Прыжок через пропасть

— Быстро найди какую-нибудь одежду для моего спасителя. И фрамею ему принеси, чтобы от сакса его никто не отличил. Бегом!

Несмотря на грозный окрик, слуга задержался, чтобы окинуть взглядом стройную фигуру Люта, так не похожего на сильных и широкоплечих, заросших волосами лесных саксов, составляющих основное окружение эделинга.

Далимил молча ждал, отступив от раненых на два шага.

— Мой эделинг, — начал второй раненый сакс, до этого молчащий. — Мы достойны смерти, но мы не предали своего господина. Беда в том, что мы привыкли сами устраивать засады, но франки обычно их не делают. Потому мы и оказались беззащитны. Как нам было знать, что эти воины…

— Я вам доверил свою жизнь, — без жалости перебил говорившего Аббио. — Вы должны были каждый взгляд со стороны ловить. Собой жертвовать, но не дать врагу подойти ко мне близко. А вас самих зарезали, как овец, и меня чуть не повесили. Меня — эделинга! — хотели повесить, как какого-то никчемного бродягу без имени, без племени… Вы опозорили весь свой род! И вместо признания вины пытаетесь оправдываться. Где Стенинг?

— За ним послали.

Аббио ходил по палатке от стены до стены, возбужденный, нахмуренный, и что-то, видимо, обдумывал. Тем временем слуга принес одежду для Люта.

— Зачем это? — не понял юноша. — Мне кажется, я и так выгляжу вполне прилично.

— Надо, — сказал, вторя эделингу, и Далимил. — От тебя за двойной перегон лошади Рарогом пахнет. Любой встречный узнает бодрича.

— А ты? Сам же не переоделся! — упрямился Лют. Далимил развел руки, будто показывая себя.

— У меня кольчуга баварская, плоская, шлем лангобар-дский. Борода черная, как у бродячего цыгана, и цыганский бич в руках. Пойми-ка, кто я, если я и сам того не знаю…

Лют неохотно влез в странную смесь грубой ткани со шкурами, не имеющую ни одной застежки, и чувствовал себя в таком виде пугалом для птиц. Далимил невольно засмеялся. Даже эделинг, остановившись и посмотрев на спасителя, улыбнулся. Одежда явно предназначалась для человека, ростом выше на голову и в два раза более широкого в плечах.

— Пояс потуже затяни, тогда лучше будет. И кольчугу закрой, — посоветовал он. — Это не очень важно, славянские кольчуги везде ценятся, и даже франки их носят, но лучше, чтобы на тебе взгляд до поры до времени не задерживали. Вот так, так будет хорошо. Сейчас поезжайте к своему князю и предупредите, что я вскоре пожалую к нему с визитом. Только мне предварительно следует переговорить с рыцарями-зачинщиками. Ей, кто там… Коня! И десять человек в охрану…

Получив такое категоричное приказание, Далимил с Лютом вышли из палатки.

— Аббио быстр на решения, — сказал пращник.

— Да и на действия тоже, — согласился плеточник.

— Откуда он знает про Годослава? — спросил Далимил то, что не решался спрашивать в присутствии эделинга. — Ты рассказал?

— Он узнал его на турнире сегодня днем. И Видукинд узнал, и Бравлин узнал. Плохо вы прятались. Князь слишком уж откровенно за Барабаша болел. И это заметили…

Далимил вздохнул ничуть не хуже знаменитого специалиста по вздохам Барабаша, про которого только что вспомнили.

— А Сигурд?

— Непонятно.

— Ты-то здесь откуда?

— Прислал Дражко с вестями.

— Рассказывай. Что дома?

Теперь пришла пора вздыхать Люту. И тоже ничуть не хуже, чем это сделал бы сам победитель турнира стрельцов.

— Беда дома. Бояре поднялись вместе с герцогом Гун-наром. За спиной у князя сговорились. Боярские дружины готовились на площадь, данам в поддержку, выйти. Меня со срочной вестью отослали, а там и не знаю, чем все кончилось.

— Какая срочная весть?

— Остальное князю доложу, сам услышишь.

— Тише. Этот большой шатер — палатка Сигурда.

Они прошли мимо, но из палатки доносились возбужденные голоса. Хорошо было бы остановиться и прислушаться, но двое данов в рогатых шлемах разглядывали всех проходящих так озлобленно и подозрительно, что привлекать к себе лишнее внимание не захотелось.

— Лютует Сигурд… — усмехнулся Далимил, и не удержался, чтобы не поиграть словами. — И не знает, что это именно Лют ему сюрприз устроил…

— И хорошо! Значит, есть ему, отчего лютовать. А если так, следовательно у нас дела идут лучше, — не по возрасту мудро рассуждал пращник. — Слава Свентовиту, и я к его ярости руку приложил. Одному из его людей голову камнем пробил, второму шею разрубил и впридачу добычу увез. Очень им нужно было Аббио повесить. Но не получилось… Вот если бы Сигурд радовался было бы хуже. Это значило бы, что голову дану я не пробил, но мне мою собственную отрубили, а эделинга повесили. А ты, Далимил, с удовольствием помог бы Сигурду, доставив раненых в палатку, и они начали бы рассказывать, как франки напали на мятежного эделинга и убили его. Остальные саксы поднялись бы, и началась всеобщая резня. А потом пошла бы большая война по всей стране. И никто не помешал бы Готфриду с нашим княжеством расправиться, к его королевскому удовольствию.

— Да… Так бы все и было. Только еще не известно — хорошо ли ты поступил или плохо. Если бы здесь началась война, Карл не готовился бы переправляться на наш берег.