Прыжок через пропасть

Многое в настроении горожан зависело от мнения Тро-яла, верховного волхва столичного храма Свентовита. Бояре слали к нему гонцов, пытались сами пробиться, надеясь на поддержку, поскольку сам суровый Троял происходил из знатного боярского рода, но двери храма упорно оставались перед ними закрытыми. Простой народ это все видел, видел, как потели боярские слуги под солнцем, тащили носилки к дверям храма, слышали стук в эти двери, но не слышали скрипа петель. Тогда и последовал вывод, что Троял не поддерживает бояр. В народе поползли слухи, что верховный жрец тайно, ночью, отправил сокровища храма и драгоценные реликвии в неизвестном направлении. Должно быть, слухи эти произошли оттого, что маленький, но хорошо охраняемый караван волхвов и длинноволосых храмовых служек из города все же вышел. Но от кого Троял прятал сокровища — от данов ли, от франков — никто не знал. Если нашествие данов случится, грабежи и поджоги неизбежны. В этом не сомневался никто. И сами горожане начали прятать то, что им дорого. Кто где мог и как умел. И обязательно в тайне и в тишине. Потом новый слух прошел. Троял, будто, опасается, что Годослав вернется вместе с солдатами Карла и христианскими монахами, которые будут обращать людей в христианство: И тогда храмы старых богов будут разрушены, сокровищницы разграблены…

Но факт остался фактом — бояр Троял не поддержал. Высказаться откровенно в поддержку Годослава и княжеского семейства верховный волхв тоже не захотел. Отношения между князьями и храмами начали обостряться еще при правлении деда Годослава, который первым нарушил извечную традицию: лишил народ слова й выбора, разогнав плетьми и копьями вече, не пожелавшее его правления. Тогда было большое восстание бодричей, после чего снова, как и несколько веков назад [29], стали отделяться от союза племен отдельные княжества. Верховный волхв из главы вече превратился только в посредника при общении с небом.

Но и против князя идти — значит себе вредить. Даны чужих богов уважают мало, считая Одина единственно достойным. При правлении данов верховный волхв вообще потерял бы всю свою силу. То же самое произошло бы и при пришествии христиан. Троял не решался принять ни одну сторону, положившись на благосклонность Неба, и потому держал двери храма закрытыми. И ждал…

Люди несколько раз видели входящим в город отдельного волхва Горислава. Его спрашивали и простые жители, останавливая на улице, спрашивали и стражники у ворот. Горислава считали провидцем, мудрым учителем, хотя и слегка лишенным житейского разума.

— Кто видел Годослава мертвым? — в ответ спрашивал уже сам волхв. — Ты видел?

— Не видел.

— И я не видел…

Некоторые понимали это именно как призыв к ожиданию. Другие говорили, что таким образом волхв сообщает о прочности княжеской власти и о непризнании бояр и данов.

Чему верить? — спрашивали сами себя рарогчане. И тоже ждали развития событий.

Власть все равно себя проявит…

Свято место пусто не бывает…

* * *

Князь-воевода уже на следующее утро, посидев немного на скамье, заявил — он чувствует себя настолько прекрасно, что готов попробовать погулять по дворцу, чем вызвал переполох и возмущение своей матушки и почти не отходящего от княжеской скамьи Сфирки.

Сфирка, опасаясь недоверия со стороны старой княгини и активных помех в делах, которые решить все же следует, поступил мудро: он отстегнул от пояса ножны вместе с мечом и, рукоятью вперед, протянул оружие лежащему на скамье Дражко.

— Чтобы тебе, княже, пойти гулять по дворцу, надо будет сначала зарубить меня… Иначе ничего не получится.

Фраза так понравилась княгине-матери, что она умолкла, решив не вмешиваться в разговор сына с таким серьезным человеком, как разведчик-сиделка. И потому не заметила, как последний подмигивает ее сыну, подавая знак.

Дражко игру понял без слов, с усмешкой взял меч и попытался вытащить его из ножен. Усилие, очевидно, отдалось болью в плече и груди, что заставило князя ожесточенно зашевелить усами. Посторонний наблюдатель мог бы принять такое выражение чувств за гнев, хотя Сфирка хорошо знал, что Дражко просто гримасничает.

— Даже сидячий вояка из меня не получается, — с грустной усмешкой пожаловался князь и вернул оружие разведчику. — Значит, будем считать, вы уговорили меня проваляться без дела еще пару дней.

Если бы мать знала, что он уже вчера начал ходить…

— Ты уж поваляйся… — с напускной строгостью произнесла она и одобрительно глянула на худенького, на мальчика похожего фигурой Сфирку. Именно такие помощники были ей по душе. Не просто серьезные, но категоричные. Иначе с Дражко нельзя. Дюже своеволен.