Это спрашивал уже Гонтарь. Настороженно оглядываясь, он привычно держал правую руку в кармане.
— Какие там истребители. Хорошо, еще корабли остались. — Курсант махнул рукой куда-то за спину. — Там немчура на танках прет. Прямо лавиной. А наши с рейда садят из главного калибра. Тем только и держимся.
— Вслепую, что ли, стреляют?
— Почему вслепую? Наблюдатели есть. То есть должны быть…
Мы вздрогнули от далекого грохота. Боец съежился.
— Началось. Мы их, они нас. И так вот весь день…
Из-за угла выскочил вооруженный винтовками патруль, стуча сапогами, промчался мимо гаража. И снова на отдалении ахнуло. Пыльное облако припудрило уличную линзу. Гонтарь раскашлялся. Снова послышались шаги, патруль бегом возвращался.
— Вот тварь! Чуток не достал!..
В гараж забежали трое бойцов. И тотчас по мостовой застучали пущенные с неба металлические катыши. Один из самолетов решил, как видно, попугать горожан.
— Вдарить по нему, товарищ майор? — один из бойцов стянул с плеча винтовку.
— Отставить! — майор зло сплюнул под ноги. — Пули только зря изведешь.
Покосившись на нас, без особого интереса спросил:
— Кто такие?
— Артисты они, товарищ майор, — улыбаясь, заговорил курсантик. — Видите, как одеты. С самого Урала приехали. На гастроли. Машина вон у них какая складная. Специально для спектакля.
— Машина, говоришь? — майор скользнул глазами по накрытому брезентом джипу. — Сейчас поглядим. Сидорчук! Ну-ка сбрось эту хламиду.
Зашуршал сбрасываемый брезент.
— Ого!..
— Эй, майор, поаккуратнее!
— Что? — майор по-рысьи зыркнул в сторону Гонтаря.
— Спокойно, ребетя, без нервов, — я поднял руку, однако жест не произвел на майора ни малейшего впечатления.
— Так… А документики у вас, господа артисты, при себе имеются?
Я сумрачно вздохнул, и Гонтарь понял мой вздох, как надо. Бдительные бойцы не успели даже ойкнуть. Майора телохранитель положил жестким ударом пистолетной рукояти в лицо. Мгновение, и другие бойцы понятливо вздернули вверх руки.
— Вязать их?
— Оглуши.
Два костяных удара, короткий стон. Курсантик, дрожа, наблюдал, как Гонтарь деловито укрывает тела брезентом. Пальцы его неровно теребили кожаный ремешок винтовки.
— Вы что же… — заикаясь, произнес он. — Как же это…
— Не шпионы мы, не волнуйся, — я кивнул ему на улицу. — Шпарь, мальчуган. За гараж спасибо и не поминай лихом.
— У меня ведь пост…
— Давай, давай, дергай. Не доводи до греха, — Гонтарь подтолкнул его в спину.
Минутой позже мы сидели уже в кабине джипа.
— И куда теперь?
— Направо. Туда, откуда приехали.
Гонтарь кивнул. Утробно урча, машина выползла из гаража, мягко развернулась. Далеко в небе крестиками угадывались приближающиеся самолеты. Очередная волна «Юнкерсов». Я закрыл глаза, и джип рванул самолетам навстречу. На таран.
Ветер трепал волосы, ласковое солнце светило в лицо. Воротник я успел расстегнуть, и на мой галстук с агатовой булавкой, нет-нет, да и косились чьи-нибудь злые глаза. Артисты, не артисты, но на здешний люд мы и впрямь не походили, хотя к недоверчивым взглядам я начинал уже привыкать.
— Не косись, любезный, не косись. Скажи лучше, что здесь такое теперь будет?
Гражданин в стеганной косоворотке недовольно передернул плечом.
— Что надо, то и будет.
— Верно, какой-нибудь фонтан с русалками?
— Зачем же фонтан? Фонтаны — они для буржуев. А мы памятник поставим. Настоящему человеку.
— Это кому же, позвольте вас спросить?
— Да уж найдется кому… Хоть бы тому же Суворову! Александру Васильевичу. Или, скажем, первопроходцу Халымбадже.
— Какой такой Халымбаджа? Что-то не слышал.
Физиономию мастерового перекосило так, словно ничего ужаснее я и сказать не мог.
— Ермака знаешь?
— Ну.
— А Хабарова?
— Отчасти.
— Вот и Халымбаджа из таковских. Считай, первый идеолог дальних странствий. Дальше Земли шагнул! Это, мил человек, понимать надоть!..
Надоть-то надоть, однако понимания на лице моем, похоже, не читалось, и, отмахнувшись, мастеровой поспешил к своим. В самом деле, что время терять, когда поблизости вершатся столь лакомые дела! С энтузиазмом и дружными воплями толпа крушила «буржуйский» памятник. Чай, не каждый день такое деется! До разговоров ли тут!
Я поежился. Машинально достал пачку сигарет, подумав, спрятал обратно. Поймав на себе очередной внимательный взгляд, отвязал чертов галстук с булавкой, скомкав, сунул в карман. Впрочем, не в галстуке было дело. Среди этих криков и подле этих людей мы при любом раскладе смотрелись дико. Одень нас в ту же мятую, неказистых расцветок дрань, мы и тогда привлекали бы к себе постороннее внимание. Ростом, манерами, чужеродной мимикой. Что в осажденном Таллине, что в охваченной революцией столице. Как там ни крути, мы были сытыми среди голодных, настороженными среди злых. Такое уж время у них тут кипело и бурлило. Ирландское рагу по Джерому.