– Какая немыслимо романтическая ночь! – наконец выговорила она. – Сегодня происходит что-то невероятное. Да и ты сам какой-то особенный и немного другой… милый.
Мы продолжали обниматься, а потом даже о чем-то разговаривали, только я уже не помню, о чем именно. Мне запомнилось только, как ее грудь вздымалась и опускалась, когда Кристина прижималась к моему телу. Я даже удивился, что мы так быстро доехали до перекрестка Массачусетс и Висконсин-авеню. В скором времени нас ожидал приятный сюрприз.
Кристина больше не задавала вопросов. По крайней мере, до того момента, когда машина остановилась перед национальным собором Вашингтона, и водитель распахнул перед нами дверцу лимузина.
– Национальный собор? – только и смогла произнести моя возлюбленная. – Мы пойдем внутрь?
Я кивнул и поднял глаза на шедевр готической архитектуры, которым я восхищался еще в те времена, когда был маленьким мальчиком.
Собор возвышается над пятьюдесятью акрами лесов и лугов и расположен на самом высоком месте столицы, поэтому он кажется даже выше, чем монумент Вашингтону. Если память мне не изменяет, это вторая по величине церковь во всей Америке и, как мне кажется, самая красивая.
Я шел впереди, а Кристина послушно следовала за мной. Я вел ее, чуть касаясь пальцами ее ладони. Внутрь мы вошли с северо-западного угла нефа, который протянулся к Центральному алтарю почти на двести метров.
Все сегодня казалось очень простым, красивым и каким-то особенным. Мы проследовали под удивительным Космическим окном к огороженному месту в середине нефа. Куда бы я ни кинул взгляд, повсюду сверкали цветные стекла бесценных витражей, которых насчитывалось более двухсот.
Свет внутри был приглушенным, и душу наполняло блаженство. Стены переливались калейдоскопом цветов: красных, теплых желтых и прохладных небесно-голубых.
– Прекрасно, правда? – прошептал я. – Здесь все кажется таким грандиозным, что время как будто отступает. Вот о таких вещах, наверное, и писал в свое время Генри Адаме.
– Алекс, по-моему, это самое чудесное место во всем Вашингтоне. Космическое окно, Детская часовня… Мне всегда нравилось находиться здесь. Неужели я раньше никогда не говорила тебе об этом? – удивилась Кристина.
– Ну, может быть, – согласился я и тут же поправил сам себя. – А возможно, я догадался об этом и сам.
Мы двинулись вперед, пока не достигли Детской часовни. Это место в храме маленькое, но удивительно трогательное и интимное. Его украшали витражи на библейские сюжеты, изображавшие историю детства Самуила и Давида.
Я посмотрел на Кристину, и мое сердце застучало так, что мне показалось, что она его услышала. В мерцании свечей ее глаза лучились, словно драгоценные камни. Черное платье мягко переливалось и будто струилось по ее стройной фигуре. Я опустился на одно колено и заглянул Кристине в глаза. – Я полюбил тебя в тот самый момент, когда впервые увидел в школе Соджорнер Трут, – прошептал я так тихо, чтобы кроме нее меня никто больше не услышал. – Но только в тот момент, когда я тебя увидел, я еще не знал, насколько прекрасная у тебя душа, насколько ты мудра и добра. Я даже не подозревал о том, что сам способен на такие чувства. Я принадлежу тебе целиком и полностью. Я сделаю ради тебя все, что только ты скажешь. Каждый миг с тобой делает меня счастливым.
Я остановился, чтобы немного передохнуть. Кристина не отвела взгляда, а продолжала смотреть мне
– Я очень люблю тебя и буду любить всегда. Ты будешь моей женой, Кристина?
В ее глазах сейчас я увидел море любви и тепла, а еще той простоты и скромности, которые являются самой сутью Кристины. Мне показалось, что она даже не может себе представить всю глубину моего чувства.
– Да. О Алекс! Мне не стоило тянуть до сегодняшнего вечера. Зато сегодня все так замечательно и особенно, что я не жалею, что дождалась этого момента. Да, я буду твоей женой.
Я достал старинное обручальное кольцо и осторожно надел его на палец Кристины. Это кольцо принадлежало моей матери, и я хранил его с девяти лет, с того самого дня, когда она умерла. Точную его историю я не знал, но оно принадлежало семейству Кросс вот уже четыре поколения и являлось моим единственным наследством.
Мы обменялись поцелуем в трогательной обстановке Детской часовни Национального собора, и наступил самый знаменательный миг моей жизни, который я не забуду никогда.
Глава двадцатая
Прошло уже десять дней с момента последнего фантастического убийства. Теперь Шефером овладело совсем иное настроение, и он позволил этому потоку увлечь себя.
Он парил в высоте подобно воздушному змею, ощущая себя энергичным, маниакальным и биполярным, как характеризуют такое состояние врачи. Шефер по-прежнему принимал успокоительные таблетки, но они еще больше распаляли его.
Этим вечером, примерно около шести, он вывел свой черный «ягуар» с посольской стоянки. Шефер проехал мимо огромной статуи Черчилля: короткая правая рука обрубком вздымалась вверх в победном жесте, в левой – неизменная сигара.