Прыжок рыси

Губернатор проснулся от громового раската. За окном хлестал дождь. Черная беззвездная сфера трещала и рвалась; вспышки молнии озаряли голые стены какого-то зала, сводом уходящего во вселенскую бесконечность. Рядом ощущалось чье-то присутствие. В огненном импульсе света из-за витражного стекла он увидел мрачных мужчин по обе стороны своего ложа. Лица их показались губернатору знакомыми. Обомлев от страха, он дождался очередной вспышки… Служивший ему ложем дубовый гроб окружили амстердамские стрелки с нацеленными на него мушкетами. Он закричал, стал звать на помощь охрану; стрелки тут же исчезли, но на зов никто не откликнулся. Вытянув руки, губернатор вслепую пошел туда, где должна была находиться двустворчатая дверь. Перебирая ладонями по осклизлым стенам, он с ужасом осознал, что никакой двери уже нет и что он замурован в этом склепе, бывшем когда-то залом картинной галереи — предмета его прижизненной гордости. «Дина!.. Дина!.. Ставров!..» — звал губернатор, не размыкая уст, и всякий раз голос его уходил вверх, смешивался с треском грозы и исчезал. Сверху на него сыпался песок. Он поднял голову, увидел могучие корни деревьев, проросших сквозь гнилые крышки гробов, и понял, что он мертв и из могилы этой ему никогда не выбраться. Сзади послышался зловещий скрежет. Губернатор обернулся и увидел мерцающий голубым светом проем в дальней стене. Чья-то фигура, стуча каблуками по железному полу, удалялась по бесконечным анфиладам залов, маня его рукой в красной перчатке, какие носили палачи в эпоху инквизиции. «Это ты, Стас?!» — крикнул вслед фигуре губернатор и, не дождавшись ответа, повиновался манящему жесту. В залах подземной галереи висели портреты умерших людей, расположенные в соответствии с хронологией его жизни; отец у кузнечного горна, светившегося настоящим огнем; мать, у которой не было лица, но он по каким-то другим, необъяснимым признакам знал, что это его мать; сестра Людмила в подвенечном, похожем на саван платье; журналист Козлов в траурной рамке на передовице «Губернских новостей», скульптурная голова Новацкого; человек в арестантской одежде, висящий в петле; сторож у развороченной взрывом кирпичной стены…

Он хотел остановиться и не мог, опасаясь потерять из виду удаляющуюся фигуру неизвестного. Фигура все убыстряла шаг, и тогда губернатор побежал — не столько за нею, сколько от запечатленных на полотнах покойников. Потусторонний, мистический свет с каждым новым проемом разгорался все ярче, и губернатор почувствовал в удаляющейся фигуре своего спасителя: «А ведь он выводит меня!» Хотелось крикнуть, но и кричать он не мог уже, задыхаясь от бега; и только когда бежать стало невмоготу, понял, что впереди — мираж, такой же мертвец, как он сам, и погоня за жизнью лишена для него всяческого смысла. Фигура неожиданно остановилась у тупиковой стены последнего зала и застыла. Крадучись и озираясь, губернатор стал приближаться к ней, дверь за ним с грохотом затворилась, и наступила зловещая тишина. Фигура медленно повернулась к нему лицом… Все те же знакомые каштановые волосы с проседью, зачесанные набок через пробор; живые голубые глаза, обручальное кольцо на безымянном пальце, и точь-в-точь такая же одежда, в какой его положили в гроб. «Кукла… Сегодня ночь с четверга пятницу…» Губернатор подошел к восковой копии. «Что ты молчишь? — заговорил все так же с сомкнутыми устами. — Кто тебя придумал и зачем? Кто убил меня? Кто?.. Скажи, я должен это знать!» Кукла неожиданно пошевелилась, рука ее стала подниматься, и из разжатого кулака змейкой выскользнула шелковая плетеная удавка. Губы куклы тронула улыбка. Задыхаясь от страха, губернатор отступил. Кукла взяла удавку за оба конца и, шаг за шагом, стала сомнамбулически медленно приближаться к губернатору. «Ты сам себя убил! — послышался его собственный голос. — Сам!..» «Сам!.. сам!.. сам!.. сам!..» — заметалось по залу эхо, тычась в углы и отдаваясь от глухих стен. Наматывая удавку на руку, кукла все так же неторопливо подступала к нему. «Гри-и-ди-ин!!» — захрипел он, собрав последние силы, когда его шея оказалась в петле. В этот самый момент брызнули стекла невесть откуда взявшегося окна, восковая голова разлетелась в куски, и фигура во весь рост рухнула на земляной пол…

Гридин проснулся в холодном поту. Кто-то настойчиво стучался в дверь. Он сел на постели, не в силах сообразить, где находится и жив ли вообще. Свет ночника резанул по глазам.

Стрелки маленького будильника на прикроватной тумбочке показывали пятнадцать минут четвертого. Знакомая обстановка спальни на даче в Рыбине вернула его к жизни. «Сон, — почувствовал он облегчение. — Как хорошо, что это был только сон!» Все, что случилось до этого и могло случиться впредь, теперь не страшило его.

Стук в дверь повторился.

«Константин Григорьевич, проснитесь!» — послышался из-за двери требовательный голос полковника Ставрова.

— Сейчас. Николай, отопру, — проговорил губернатор, нащупывая босыми ногами тапочки.