— И в чем смысл?
— Умеют люди устраиваться, — наконец выдохнул он.
— В корень смотришь, Антон, — мне самому пришлось вдыхать, парень слишком глубоко задумался. — Так устроились все начальники, все без исключения. И вот подумай теперь. Придем мы к Путину, скажем: смотрите, Владимир Владимирович, какой феномен, дырка длиной в сорок шесть лет! Может, это как-то надо приспособить на нужды государства?
— А кто такой Путин?
— Главный начальник, типа Брежнева.
— Генеральный секретарь?
— Бери выше, — я усмехнулся, — президент страны.
— Президент? А что, хорошая мысль! — восхитился парень.
— Плохая, Антон, — вздохнул я. — Кто нас к нему просто так пустит? У него же свита, помощники, представители… И все такие, как Страшнов.
— Так уж и все! — настроение парня переменилось моментально — от восхищения до возмущения один шаг.
— Не придирайся, смотри в корень, — примирительно сообщил я. — В России многие думают о России, а остальные воруют. Вот выложим мы им ключик на блюдечке с голубой каемочкой, а они его притырят.
— Блюдечко?
Ехидный все-таки у меня парень…
— Блюдечко тоже. Но вернемся в мое время. Смотри: начнем мы таскать сюда всякие новейшие штучки, чертежи и современные технологии. Да один компьютер чего стоит!
— Это вроде твоего мобильника?
— Хм… Почти. Только больше размером будет.
— Как планшет?
— Как телевизор. Ты видел когда-нибудь ЭВМ?
— Конечно, по телевизору и видел. Это такой огромный зал, там стоят машины, и целая куча людей в белых халатах бегает туда-сюда с перфокартами.
— А компьютер — то же самое, только размером с телевизор и без перфокарт. Любые расчеты быстрее твоего машинного зала делает. И еще им можно управлять голосом.
— Как это?!
— Ну, например, ты задаешь вопрос. Любой. И он отвечает.
— Да ну?! Например, что?
Я скорчил страшное лицо:
— Хоккей, Гугл! Верка Радина. Классная попка!
— И что делает твой компьютер? Соглашается?
— Всю правду расскажет, — понизив голос, я оглянулся. — И фотки выложит. Сиськи навряд ли, а вот попку точно — такая классная в его архиве просто обязана быть.
— Хм… — Антон был убит на месте. — Вот это да!
— Как думаешь, на пользу людям компьютер пойдет? — я не сомневался в ответе, но вопрос напрашивался. — Или чиновникам достанется?
— Конечно, людям. У нас здесь все принадлежит народу! — воскликнул он. — А для нечестных граждан есть КГБ, ОБХСС, комсомол и коммунистическая партия.
— И что? — иронии мне было не занимать.
— И еще люди у вас другие, — выпалил он, — наши не такие.
— Люди, Антон, не меняются, — вздохнул я. — И наши чиновники, к сожалению, выросли из вашей партии, комсомола и КГБ.
— Хм… — возразить парню было нечего.
— Да-да, потомки, — забил я последний гвоздь. — Все притырят и, в конце концов, растянут по своим норкам. А остальное — продадут. Поэтому, Антон, слушай мое мнение: полная секретность. Никому ни слова, ни полслова. Никаких писем Брежневу и начальнику КГБ. Сидим тихо, не высовываемся.
— А маме?
— Никому! Маме только помогаем.
— А Верке?
— Верке непременно. Список, конечно, этим не ограничится, но это будет конкретный список. Короче, помогаем только своим.
— Тяжело в деревне без нагана, — пробормотал Антон. — Может быть, ты прав.
— И напоследок о Родине, — подсластил я пилюлю. — Мнение мое такое: Родина святое дело. Это наша страна. Но Родина начинается с близких людей. Главное здесь — не навредить. Как думаешь?
Вместо ответа Антон облегченно вздохнул.
Глава пятнадцатая,
в которой описываются серые будни спекулянтов
Литровую банку молока тетя Римма молча выставила на стол. Кучку мелочи, не пересчитывая, она механически засунула в карман передника.
— Слушай, Антон, а можно мне чуть-чуть больше, чем обычно? — я заглянул в тяжелую сумку молочницы.
«Чуть-чуть больше, чем обычно», потянуло аж на четыре рубля — такова оказалась плата за творог, сметану и два вида овечьего сыра.
— Дед, а я не лопну от твоего аппетита? — ирония вперемешку с сарказмом так и сочились из Антона.
— Голод мы пережили, переживем и изобилие, — подхватившись, отмахнулся я от ехидного парня. — Не до перепалки сейчас, возникла важная мысль!
Бодренько рванул на веранду, чтобы вернуться с комплектом дамского белья. Все бирки известной французской фирмы с указанием малазийского производства я заранее спорол. Теперь бюстгальтер отдельно от трусиков, по принятым в этом мире правилам, были упакованы в серую оберточную бумагу.
— Подождите, тетя Римма, у меня к вам разговор. Скажите, женщины нашей улицы купят такое?
Я развернул сверток, одним движением руки превращая тетю Римму в статую.
— Но это же полное бесстыдство! — наконец, после длительной паузы, прошептала она.
Отодвинув в сторону банки с молочной продукцией, тетя Римма осторожно взяла в руки белые трусики.
— Они прозрачные совсем. Господи, какой ужас…