Прыжок в ночь

Силы мои понемногу окрепли, и я чувствовал себя способным отправиться в путь, к линии фронта. В дорогу, тем более неблизкую, нужно было взять хотя бы немного хлеба. Я снова пошел в ту же деревню, в которой был накануне. Называлась она Калиновка. Пришел я в нее с другого конца, и не сразу в деревню. Из осторожности сначала зашел в большой колхозный сарай (недалеко от леса он стоял). В нем, к моему немалому удивлению, квохча от удовольствия, усердно копошились три курицы и петух. Петушишко такой невзрачный, с выдерганными из хвоста перьями. Вот, думаю, курятина сама в руки идет. Но петушок был не промах, и к тому же хитрый. Глянув на меня своим красным оком, он сразу разгадал мой коварный замысел. Что-то кукарекнул, и не успел я глазами моргнуть, как куры были уже за воротами. Петух, выпятив грудь, по-рыцарски покинул сарай послед-ним. Перед этим еще раз глянул на меня, как бы спрашивая: «Ну что, не вышло?» Мне оставалось только согласиться с ним. Непонятно, откуда они взялись? И почему до сих пор их не съели фрицы?

Посмотрев через ворота в сторону деревни, я увидел трех человек, шедших по дороге к сараю.

Впереди шла девушка, за ней двое мужчин в штатском, с винтовками. Я прильнул глазами к щели между бревнами. Дорога от меня проходила метрах в тридцати. Когда все трое поравнялись с сараем, я вздрогнул от неожиданности, и сердце у меня упало. Два здоровых верзилы, слегка покачиваясь, вели Лиду. Избитая, в изорванном платье, она шла с завязанными за спиной руками. На руках конвоиров белели повязки полицаев.

Мне мельком приходилось слышать, что эти «господа» начали кое-где появляться. Теперь воочию я. увидел их. Меня так и затрясло всего от злости, когда я понял, что к чему. Ну, думаю, волчье отродье, от фашистов не вздохнуть, а тут еще и вас черт сунул!

Изготовился к стрельбе с упора. Чтобы пуля случайно не попала в девушку, если промахнусь, взял на мушку затылок полицая с бычьей шеей. Он шел немного в стороне от Лиды. Прицелившись, выстрелил и тут же передернул затвор, готовясь выстрелить во второго полицая. Словно споткнувшись, первый медленно оседал на подгибающихся ногах. Второй, как ужаленный, отпрыгнул в сторону, срывая с плеча винтовку. По-хищному изогнувшись, он с перекошенным от злобы и страха лицом повернулся к сараю. Целясь в живот, я выстрелил в него. Взвыв, он выронил винтовку и грохнулся на дорогу.

Выбежав из сарая, я подошел к девушке. Бледная и испуганная, она растерянно стояла, не понимая, что происходит. Увидев меня, широко раскрыла глаза и с криком: «Солдатик, родненький!» - бросилась ко мне и упала бы, не поддержи я ее. Обессиленно опустившись на землю, она горько заплакала.

- Успокойся, не плачь! В лес нужно уходить, пока немцы не появились, - говорил я ей, пытаясь распутать узел веревки на ее руках.

Перед тем как скрыться в лесных зарослях, я оглянулся. На крышу сарая, в котором я прятался, с карканьем садились вороны, слетались на падаль,

Плача и всхлипывая, Лида рассказала мне о горе, постигшем ее. Как я понял, кто-то донес на них с матерью, что они помогают партизанам. Пришли полицаи, те самые, которых я застрелил, убили мать, подожгли избу, а ее повели в комендатуру.

- Если бы не ты, я не знаю, что бы со мной было, - закончила Лида и заплакала сильнее прежнего.

Солнце начало садиться за верхушки высоких сосен и елей.

- Солдатик, проводи меня до деревни Петушки, тетка у меня там живет, - попросила Лида, утирая слезы.

В этой деревне мне приходилось бывать. Километров восемь до нее было.

Солнце уже закатилось, когда мы дошли. Всю дорогу девушка молчала. Нелегко ей, бедной, было. Выглядела она постаревшей сразу на несколько лет.

Я довел девушку до огорода ее тетки (возле самого леса он был).

- Прощай, солдатик, спасибо тебе за все, - сказала она дрогнувшим голосом и, поклонившись мне, медленно пошла к дому. Потом повернулась снова и окрепшим голосом сказала: «Попомнят меня полицаи и фашисты!..»

Сумерки опустились на лес, на притихшие поля, заросшие конским щавелем и сурепкой. Проклятая война наложила на все зловещую печать запустения. Глухо и отдаленно на востоке рокотали орудия. Я шел не торопясь, никто не ждал меня.

Ночь застала одинокого недалеко от деревни Зиновьево, километрах еще в двух от «дома». Безмолвие ночи нарушалось редкими выстрелами - то отдаленными, то совсем близкими. И когда становилось тихо, яснее и ощутимее чувствовалась опасность и тревога: все кругом словно выжидало чего-то.

- Подь-полоть, подь-полоть, - кричали перепела. Милое детство глянуло на меня из далекого прошлого. Вспомнил, как я деревенским мальчишкой вместе со своими сверстниками пас в ночном лошадей. Нас вот так же окружала ночь с приглушенными шорохами и криками перепелов. Испуганными воробьишками мы жались друг к другу, поближе к деду Акиму, старшему над нами. Зарницы озаряли небо.

- Хлебозор поля «зрит», зерно наливает, - говорил дед.

- Дедушка Аким, а перепела о чем кричат? - спрашивали мы.