Прыжок в прошлое

Большой мир начинался проселками, заросшими травой, полями почти созревшей ржи и почтительными крестьянами, снимавшими при нашем приближении шапки. Потом дорога ушла в лес и стала более тряской.

По моим подсчетам пятнадцать верст давно кончились, остался немереный «гак». Котомкин подгонял и подгонял лошадку так, что она стала поворачивать голову и укоризненно косить глазом. Около восьми вечера наконец появились признаки приближающегося города. Потянулись огороды и редкие избы.

Городишко, в который мы направлялись, носил типовое имя Троицк и не прославился ни в седую старину, ни в позднейшие времена. Я, во всяком случае, никогда о нем не слышал. Обычный, говоря современным языком, районный центр с мощеной камнем центральной улицей, дощатыми тротуарами, почерневшими от времени корявыми избами с кривыми плетнями и высохшими, в связи с засушливым летом, «миргородскими» лужами.

Приличные дома стали попадаться только ближе к центру. Некоторые были даже каменными. Основную же долю «жилого фонда» составляли рубленные, почти крестьянские избы, приличную часть — бревенчатые дома на каменном подклете. Несколько домов, как я уже говорил, были вполне цивильными. Люди на улицах встречались довольно редко, зато в изобилии было домашней птицы, коз, телят и прочей живности. Мы миновали центр с двумя внушительного вида соборами и несколькими кирпичными зданиями присутственного типа. Аля крестилась на церкви и управы и глядела во все глаза, чтобы не упустить ничего из чудес цивилизации.

Я, напротив, ничему не удивлялся и с грустью думал о том, почему у нас все такое кривое и косое, и что имел в виду угрюмый режиссер Говорухин, стеная о чем-то нами потерянном в старой России.

Портной жил недалеко от центра. Вместо вывески на его воротах были намалеваны жилетка и панталоны. Дом был довольно большой. В нем обитали хозяева, подмастерья и ученики. Сама портняжная мастерская располагалась во флигеле в глубине двора.

Наше появление произвело переполох. Забегали какие-то люди, лошадь тотчас распрягли, и мальчик лет двенадцати начал «водить» ее по двору. С крыльца спустилась миловидная, дородная женщина с заплаканными глазами, как я догадался, хозяйка, и пригласила нас в дом.

— Как Дуня? — первым делом спросил ее Котомкин.

Женщина только горестно махнула рукой и принялась промокать глаза краешком головного платка.

— Плоха, совсем плоха, дохтур счас у нее.

Мы вошли в дом, и хозяин проводил нас прямиком к больной. В светелке царила полутьма и стоял тяжелый запах. На лавке у стены лежала под одеялом девушка, над ней возвышалась высокая сутулая фигура врача. При нашем появлении он повернулся и что-то сказал по-немецки.

В затемненной комнате, да еще против света, слепящего сквозь неплотно завешенное окно, я его не рассмотрел.

— Гутен абенд, герр доктор, — поприветствовал я его.

— Добри вечер, — ответил он мне по-русски.

Я подошел к больной. Худенькая девушка с бескровными губами и запавшими глазами с трудом приподняла веки.

— Здравствуй, Дуняша, — поздоровался я.

— Здрасти, барин, — чуть слышно, ответила она. Перед постелью на табурете стоял тазик, а доктор держал в руке ножичек, немного напоминающий современный скальпель.

— Вас ист чужой меншен? — строгим голосом спросил он портного.

— Их ист русиш доктор, — ответил я за Котомкина.

— Русиш доктор, ха-ха-ха! — демонстративно рассмеялся на мое представление немец, явно нарываясь на неприятности. — Велеть подать светчи, — приказал он хозяину. — Здесь ист один доктор — это ист доктор Винер! — немец пожевал губами и добавил: — Их делать операций.

Я подошел к окну, сорвал закрывающую его материю и распахнул раму.

— Велите принести воды вымыть руки, — сказал я портному. Тот поспешно вышел из комнаты.

— Их делать операций, — повторил немец, пораженный моей бесцеремонностью.

— Нихт операция, — рявкнул я, пресекая его попытку взять Дуню за руку. — Вали отсюда, придурок!

— Вас ист «придурок»? — растеряно спросил он. Как «придурок» по-немецки, я не знал и смог перевести только как «огромный дурак».

— Зи ист гроссе дункель.

Винер дернулся, но, наткнувшись на мой взгляд, не решился что-нибудь предпринять и встал у стены с оскорбленным видом.

«Аля, — отчетливо произнося слова, сказал я про себя, — попробуй понять, о чем думает девушка.»

Алевтина посмотрела на меня и кивнула.

В комнату вернулся Котомкин, а за ним парень с керамической корчагой и полотенцем. Я вымыл руки и велел всем выйти из комнаты. Остались только мы с Алей и доктор.

— Закрой дверь, — попросил я Алевтину. Она плотно прикрыла дверь.

— Теперь помоги мне снять с нее рубашку.

Аля посмотрела на меня круглыми от удивления глазами, но не тронулась с места.

— Ты что? — спросил я.

— Срамно это, Алексей Григорьевич, — чопорным голосом сказала она, поджимая губки.

— Ревновать не нужно. Я, когда тебя лечил, осматривал?

Она кивнула и сказала, глядя в сторону:

— Так то меня.

То о чем я подумал, было предназначено только для нее, и это можно не предавать гласности. Аля улыбнулась и проворно сняла с девушки рубаху. Дуня почти никак не реагировала, безжизненно улыбалась.