Прыжок в прошлое (Бригадир державы - 1)

- Барин, - вдруг заговорила она умоляющим, прерывающимся от волнения голосом, - Отпусти ты меня за ради Христа! Тебе баловство, а мне веку Бога прощения не вымолить.

Я сначала удивился, но потом понял, что к чему, и мне эти крепостнические штучки очень не понравились.

- Иди, конечно, - сказал я.

- Мне велено спать с тобой... у тебя, - поправилась она, покраснев.

- Аля, а ты знаешь, что ты очень красивая?

Она дернулась как от удара, и ее огромные серые глаза метнулись по сторонам, как у загнанного зверька, тонкий носик наморщился, а припухшие детские губы привились в жалкую умоляющую улыбку. Она восприняла мой комплимент как насмешку и прелюдию к Насилию.

- Стоп, - остановил я готовые хлынуть слезы, - ничего я тебе плохого не сделаю. Тебе нечего бояться.

Алевтина посмотрела мне прямо в глаза, что-то поняла и немного успокоилась.

- Какая, барин, красота, мною даже муж венчанный побрезговал.

Говоря это, она уже не опускала глаза, пытаясь понять, серьезно я говорил, или смеялся над нею.

- Ты чудо как хороша, - сказал я как можно убедительней, - тебя здесь просто не могут оценить. Ты самая красивая девушка изо всех, кого я видел.

Я, конечно, преувеличил, но не очень, если говорить о тех, кого я видел в жизни, а не на экране или журнальной обложке.

Алевтина интуитивно почувствовала, что я говорю искренне, и вспыхнула от удовольствия. Эта тема ей, как и любой женщине, была интересна, и она попыталась ее развить.

- Ой ли, барин, что ж во мне красивого?

Я многословно, с подробностями и деталями объяснил.

Она не все поняла - слишком разный у нас с ней оказался словарный запас, однако с основными тезисами внутренне согласилась.

Как ни размягчающе действуют такие речения на женскую душу, бдительности девушка не теряла. Когда я, разгоряченный детальными описаниями ее достоинств, шагнул к ней, она опять вся зажалась и отшатнулась.

Меня это задело. Вроде бы я был вполне искренен и корректен, и не верить мне не было никаких оснований. "Как и верить, впрочем, тоже", самокритично подумал я.

Однако игра есть игра, вечная любовная борьба мужчиной и женщиной, в которой никогда не поймешь, кто победил.

- Если тебе так страшно, можешь идти, я тебя не держу, - сказал я равнодушно, как бы теряя к ней интерес.

Оставить за мной последнее слово и просто так уйти девушка не могла по своей природе. Возможно, впервые в жизни ей говорили что-то приятное, и так сразу, а возможно, и навсегда, прервать отношения с "добрым барином" ей не хотелось.

Оставаться тоже было страшно. Я вполне понимал эти нехитрые истины, и мне сделалось стыдно собственного "коварства".

- Не обижайся на меня, барин, - сказала она, - я тебе не ровня...

- Брось ты эти глупости, - прервал я ее, - ровня, не ровня... Тебе меня нечего бояться, ничего против твоей воли я не сделаю. Подумай, что тебе лучше: остаться здесь или уйти в людскую.

- Я пойду, - тихо ответила она.

- Иди, если хочешь. Только не обижайся, если над тобой будут смеяться, что "барин тебя прогнал".

Мне было противно заниматься казуистикой, но отпустить ее я почему-то не мог.

Логики в том, что я делал, не было. Принуждать девушку я не хотел. По многим причинам...

Секс и насилие без чувств нужны людям с психическими проблемами для самоутверждения или самореализации. Таких проблем у меня, слава Богу, нет. Рассчитывать на "безумную любовь" которая вдруг, с бухты-барахты, вспыхнет в этом запуганном существе и сметет все условности и предрассудки, которыми забита ее голова, было бы верхом самодовольного идиотизма. Наши получасовые отношения априори ничем не могли кончиться. Самое разумное было бы отправить ее спать, а не оставлять здесь, чтобы самому колотиться всю ночь от неудовлетворенного желания.

Но, логика логикой, а либидо либидом.

Мой намек на пренебрежительное отношение к ней дворни Алю смутил.

Я не знал, но мог представить себе нравы, царящие в крепостных общагах.

- А коли останусь, что люди скажут? - обращаясь ко мне уже как к своему стороннику, спросила девушка.

- Люди и так, и так скажут плохо. Уйдешь - будут издеваться, останешься - будут осуждать, будешь счастлива - станут ненавидеть. Я не виноват перед тобой, я не просил, чтобы тебя прислали.

- Это мое оправдание Але почему-то не понравилось, и она искоса взглянула на меня.

Я поправился.

- То ли ваш барин, то ли Маруся заметили, как ты мне понравилась, и сами так рассудили. Так что давай подумаем, как сделать лучше. Я приезжий и ваших нравов не знаю, сама подумай, как поступить. Тебе здесь жить - тебе и решать. Я могу одно обещать, без твоей воли и пальцем тебя не трону.

Алевтина задумалась. По-моему, ей уходить так же не хотелось, как мне ее отпускать. - А как подумают, что ты, мы, ну...

- Что тебе людская молва? Бог-то, он правду знает, - подленько подкинул я спасительную соломинку.

- Только я на лавке спать буду, - решилась наконец девушка.

- Если ты, Аля, мне не веришь или сомневаешься, то на лавке буду спать я. Правда, она мне коротка, но уж как-нибудь, - опять я загнал ее в угол. Отправить "барина" спать на жесткую лавку она не могла. Спорить со мной у нее пока не получалось.