По моим подсчетам пятнадцать верст давно кончились, остался немереный "гак". Котомкин подгонял и подгонял лошадку так, что она стала поворачивать голову и укоризненно косить глазом. Около восьми вечера наконец появились признаки приближающегося города. Потянулись огороды и редкие избы.
Городишко, в который мы направлялись, носил типовое имя Троицк и не прославился ни в седую старину, ни в позднейшие времена. Я, во всяком случае, никогда о нем не слышал. Обычный, говоря современным языком, районный центр с мощеной камнем центральной улицей, дощатыми тротуарами, почерневшими от времени корявыми избами с кривыми плетнями и высохшими, в связи с засушливым летом, "миргородскими" лужами.
Приличные дома стали попадаться только ближе к центру. Некоторые были даже каменными. Основную же долю "жилого фонда" составляли рубленные, почти крестьянские избы, приличную часть - бревенчатые дома на каменном подклете. Несколько домов, как я уже говорил, были вполне цивильными. Люди на улицах встречались довольно редко, зато в изобилии было домашней птицы, коз, телят и прочей живности. Мы миновали центр с двумя внушительного вида соборами и несколькими кирпичными зданиями присутственного типа. Аля крестилась на церкви и управы и глядела во все глаза, чтобы не упустить ничего из чудес цивилизации.
Я, напротив, ничему не удивлялся и с грустью думал о том, почему у нас все такое кривое и косое, и что имел в виду угрюмый режиссер Говорухин, стеная о чем-то нами потерянном в старой России.
Портной жил недалеко от центра. Вместо вывески на его воротах были намалеваны жилетка и панталоны. Дом был довольно большой. В нем обитали хозяева, подмастерья и ученики. Сама портняжная мастерская располагалась во флигеле в глубине двора.
Наше появление произвело переполох. Забегали какие-то люди, лошадь тотчас распрягли, и мальчик лет двенадцати начал "водить" ее по двору. С крыльца спустилась миловидная, дородная женщина с заплаканными глазами, как я догадался, хозяйка, и пригласила нас в дом.
- Как Дуня? - первым делом спросил ее Котомкин.
Женщина только горестно махнула рукой и принялась промокать глаза краешком головного платка.
- Плоха, совсем плоха, дохтур счас у нее.
Мы вошли в дом, и хозяин проводил нас прямиком к больной. В светелке царила полутьма и стоял тяжелый запах. На лавке у стены лежала под одеялом девушка, над ней возвышалась высокая сутулая фигура врача. При нашем появлении он повернулся и что-то сказал по-немецки.
В затемненной комнате, да еще против света, слепящего сквозь неплотно завешенное окно, я его не рассмотрел.
- Гуте аренд, герр доктор, - поприветствовал я его.
- Добри вечер, - ответил он мне по-русски.
Я подошел к больной. Худенькая девушка с бескровными губами и запавшими глазами с трудом приподняла веки.
- Здравствуй, Дуняша, - поздоровался я.
- Здрасти, барин, - чуть слышно, ответила она. Перед постелью на табурете стоял тазик, а доктор держал в руке ножичек, немного напоминающий современный скальпель.
- Вас ист чужой меншен? - строгим голосом спросил он портного.
- Их ист русиш доктор, - ответил я за Котомкина.
- Русиш доктор, ха-ха-ха! - демонстративно рассмеялся на мое представление немец, явно нарываясь на неприятности. - Велеть подать светчи, - приказал он хозяину. - Здесь ист один доктор - это ист доктор Винер! - немец пожевал губами и добавил: - Их делать операций.
Я подошел к окну, сорвал закрывающую его материю и распахнул раму.
- Велите принести воды вымыть руки, - сказал я портному. Тот поспешно вышел из комнаты.
- Их делать операций, - повторил немец, пораженный моей бесцеремонностью.
- Нихт операция, - рявкнул я, пресекая его попытку взять Дуню за руку. - Вали отсюда, придурок!
- Вас ист "придурок"? - растеряно спросил он. Как "придурок" по-немецки, я не знал и смог перевести только как "огромный дурак".
- Зи ист гроссе дункель.
Винер дернулся, но, наткнувшись на мой взгляд, не решился что-нибудь предпринять и встал у стены с оскорбленным видом.
"Аля, - отчетливо произнося слова, сказал я про себя, - попробуй понять, о чем думает девушка."
Алевтина посмотрела на меня и кивнула.
В комнату вернулся Котомкин, а за ним парень с керамической корчагой и полотенцем. Я вымыл руки и велел всем выйти из комнаты. Остались только мы с Алей и доктор.
- Закрой дверь, - попросил я Алевтину. Она плотно прикрыла дверь.
- Теперь помоги мне снять с нее рубашку.
Аля посмотрела на меня круглыми от удивления глазами, но не тронулась с места.
- Ты что? - спросил я.
- Срамно это, Алексей Григорьевич, - чопорным голосом сказала она, поджимая губки.
- Ревновать не нужно. Я, когда тебя лечил, осматривал?
Она кивнула и сказала, глядя в сторону:
- Так то меня.
То о чем я подумал, было предназначено только для нее, и это можно не предавать гласности. Аля улыбнулась и проворно сняла с девушки рубаху. Дуня почти никак не реагировала, безжизненно улыбалась.
- Эй, ты, - обратился я к немцу, - ду бист фонендоскоп?
Винер смотрел на меня непонимающими глазами. Фонендоскоп, видимо, еще не изобрели.
- Трубка у тебя есть, слушать?