Прыжок в темноту

– Да, теперь припоминаю, – всплеснул руками Ханокян.

Он подумал, что напрасно пожалел лишнюю минуту и поменял деньги в банке, где нужно предъявлять документы. Следовало отправиться в обменный пункт неподалеку от метро, там паспорта не спрашивают.

– Действительно два дня назад ко мне обратился один знакомый. Он просил осмотреть его супругу. У нее недомогание по женской линии. Ну, я опытный хирург. Хоть меня и лишили практики, в душе я остаюсь врачом. Мой знакомый приехал вместе с женой, я осмотрел ее. Действительно, у его супруги есть небольшие отклонения… Впрочем, это врачебная тайна. Короче говоря, он расплатился со мной, и они ушли. Имя этого человека Павел Семенович… Кажется, Кузнецов. Точно не скажу. Связь у нас односторонняя, его телефона я не знаю. Познакомились в прошлом году в поезде, я возвращался с юга. Оставил ему свой номер…

– В вашем доме не бывает случайных знакомых, – сказал Беляев. – И с чего бы такие высокие гонорары?

– Ну, этот Кузнецов очень обеспеченный мужик, – заерзал на стуле Ханокян. – Две тысячи для него не велики деньги. Человек очень приличный. На вид. Никогда не скажешь, что он способен ограбить инкассаторов. Но кто знает… Чужая душа потемки. Из-за такого пустяка, вы могли бы не тащить меня за тридевять земель. Поговорили бы в ресторане…

– Будем считать, что вы соврали последний раз, – повысил голос Беляев. – Если вы соврете еще раз, то прошлые неприятности покажутся насморком, в сравнении с тем, что вас ждет.

– Господи, почему всегда так? – Ханокян постучал себя кулаком по груди. Кажется, постучали по пустой винной бочке. – Если человек говорит правду, ему не верят.

– Предупреждаю, – голос Беляева сделался глухим, зловещим, – не заставляйте нас применять крайние меры.

Наступила тишина. В голых стенах гулко звучали шаги Беляева. Ханокян думал о том, что у этих горе сыщиков ничего нет. Следователь Шолохов просто молокосос. Ему нечего предъявить задержанному кроме собственных соплей. И тех меченных ментами денег. Тот следак, что постарше, сразу видно, – лох. Потерял голову от собственного бессилия. Мечется по кабинету, как замужняя баба, нагулявшая ребенка от негритоса.

И доказать ничего нельзя. Да, он консультировал одну женщину, муж которой оказался щедрым человеком… За такие дела реального срока не припаяют. Хотите лишить его диплома врача? Уже лишили, до вас. Но остается одно затруднение: опера могут провести обыск на квартире. Окровавленные бинты, использованные шприцы и пустые ампулы он успел выбросить. Но в тайнике за кроватью остались неразменные десять тысяч баксов. Если их найдут, Ханокяну придется врать с удвоенной энергией. Скажет, что мужик, приводивший на консультацию жену, выронил те деньги в прихожей, а он поднял и спрятал, дожидался, когда человек вернется за своими бабками, тот не пришел… И так далее. Хотите верьте, хотите нет.

Но Гребнев хорош. Всучил ему эти ворованные доллары, не подумав, что вольно или невольно подставляет врача. Сука… Из вредности, в отметку надо бы его заложить. Но расколоться сейчас, назвать имя Гребнева, рассказать о том чеченце, что ушел сегодня утром… Нет, это равносильно смерти. Сболтни Ханокян хоть самую малость, Гребнев или его дружки размажут его по стенке. Так размажут, что лопатой не отскребешь. Или пустят обезглавленный труп в речке поплавать. Поэтому придется крутить вола до последнего. Если надо, он готов выдержать побои, готов отправиться в камеру, набитую извращенцами.

– Слушайте, я не мальчик, я калач тертый перетертый, – сказал осмелевший Ханокян. Он вспомнил об одном земляке, довольно приличном адвокате по уголовным делам и решил, что сейчас ему нужен именно этот человек. – Слава Богу, имею представление, что такое угрозы следователя и вообще меры психологического давления. Однажды меня подставили коллеги, обвинили в продаже на сторону наркотических препаратов. Прямо в операционной надели браслеты, а потом заткнули в камеру на тридцать рыл. Короче говоря, все это я уже видел. И так легко меня не запугаешь. И законы я знаю. Допросы, которые вы проведете без моего адвоката, будут оспорены в суде. А материалы изъяты из дела. Если, конечно, до суда дойдет. В чем я лично очень сомневаюсь.

Беляев потер ладонью лоб, будто у него неожиданно разыгралась мигрень, обратился к Шолохову:

– Этот Ханокян умнее дятла. Не могу с ним разговаривать. Продолжай ты. Я вернусь через десять минут. Стакан чая выпью с бубликом.

Беляев вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

– Так вы настаиваете на адвокате? – удивился следователь Шолохов. – Хотите ему позвонить? Так бы сразу и сказали. Без долгой преамбулы.

Следователь показал пальцем на телефон. Ханокян покачал головой. Действительно, сопля на заборе, а не следователь. Он потянулся рукой к трубке.