Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе

Два новых офицера привели меня на маленький вокзал пригородного сообщения, где около дюжины человек ожидали поезд, и вручили мне купон для билета. И тут я увидел дядю Сэма. Он, внешне спокойный, медленно шел по платформе, стараясь не привлекать к себе внимания. Проходя мимо меня, дядя пробормотал на идише так тихо, что я едва смог разобрать: «Dreh iber dem dashik». Что означает: «Поверни козырек». Буквально — речь шла о козырьке моей кепки, а фигурально он имел в виду: постарайся вернуться назад. Он пошел дальше по платформе и исчез.

Я ехал поездом в Мондор-ле-Бен, небольшой курорт, расположенный в двадцати километрах от Люксембурга, с едва ли тремя тысячами жителей. Жандармы, сопровождавшие меня, курили.

— Сегодня утром я видел, как во дворе маршировали солдаты, — сказал я, чтобы завести разговор.

Генеральная репетиция церемонии, которая состоится на следующей неделе, объяснили они, в честь очередной годовщины окончания Первой мировой войны 11 ноября 1918 года.

— Эти пушки, — спросил я, — настоящие?

— О да, — засмеялся один из них, — настоящие. Но из них нельзя стрелять. Никогда, даже при военных маневрах.

— Почему нельзя?

— Потому что, — засмеялся он опять, — в каком бы направлении мы ни выстрелили, ядро упадет на территорию другой страны.

— Люксембург — крошечная страна, — усмехнувшись, добавил второй.

— Конечно, — сказал я, — когда я увидел оркестр, я сразу понял, что это — в честь моего прибытия.

Мы продолжали шутить, пока не приехали в Мондор. Между двумя странами не было никаких пограничных знаков. Таможенные посты стояли только на главных магистралях, так как Франция и Люксембург исторически являлись дружественными государствами. Когда мои сопровождающие подвели меня к маленькому лесу и мы перешли по пешеходному мостику через ручей, я увидел расположенную вблизи гостиницу.

— Теперь идите в ту сторону, — сказал один из них, — и вы окажетесь во Франции.

— Счастливо вам добраться до Парижа! — добавил другой.

Я поблагодарил их и, пройдя несколько шагов, очутился во Франции. Там я остановился и оглянулся назад, на вокзал. Жандармы подошли к гостинице, где они наверняка скоротают время в ожидании обратного поезда на Люксембург. Я пошел вдоль узкой дороги и тут же увидел скопление крестьянских дворов — анклав для еврейской молодежи. Это было совсем рядом. У меня не было багажа, почти не было денег — только одежда, в которую я был одет.

— Шалом, — сказал я стоящим вокруг молодым мужчинам и женщинам.

— Ты еврей? — спросил один из них.

— Да.

— Как ты узнал о нас?

— Я бежал из Германии в Люксембург. Несколько минут назад меня выслали во Францию. Они же мне и рассказали о вашем фермерском хозяйстве.

Мне было неловко, что мой французский не очень хорош, их вопросы напрягали меня, но все же мне было спокойно среди евреев. Я рассказал им о своих планах добраться до Парижа, где жила мамина сестра тетя Эрна. Я вежливо спросил, не могу ли я провести ночь на их ферме, в безопасности.

— Нет, это невозможно, — ответили они в один голос.

Один парень, немецкий еврей, который выглядел руководителем группы, сказал, что из-за меня у них могут быть большие неприятности. Готовясь к эмиграции в Палестину, они обучались вести фермерское хозяйство. У них были только временные визы. Власти время от времени наведывались к ним, часто без предупреждения, чтобы следить за порядком. Они были здесь только до тех пор, пока правительство Франции их терпело, и обязаны были строго соблюдать законы. Я же был нелегалом! Еврей или не еврей — я не мог здесь оставаться и подвергать их всех опасности.

Мне казалось, что мне влепили пощечину, но крыть было нечем. Немцы преследовали меня, из Люксембурга меня выдворили, а теперь я был отвергнут моими соплеменниками.

— Даже сейчас мог прийти инспектор, — сказал один из них.

— И мы оказались бы в трудном положении, — добавил другой.

— Да, конечно, — ответил я в надежде, что они, увидев, какой я приятный человек, изменят свое мнение. Я поблагодарил их за любезность и сказал, что поищу другое место, где я мог бы переночевать. Было уже далеко за полдень.

Когда я собрался уйти, я услышал женский голос:

— Ты голоден?

Я кивнул. После завтрака в тюрьме я ничего не ел. Девушке было лет двадцать, ее темные волосы были подстрижены «под пажа». Она сходила в дом и через несколько минут протянула мне бумажный пакет с хлебом, сыром, яблоком, плиткой шоколада и маленькой бутылкой молока.

— Меня зовут Лео, — сказал я. — А тебя?

— Эдит.

— Эдит? Так же, как и мою сестру.

Полное имя Дитты было Эдит. Дитта находилась в Вене, где евреев вышвыривали на улицу. Эта Эдит жила на мирной крестьянской ферме, по пути в Палестину, и не помешала этим евреям отвергнуть одного из своих.