Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе

Где-то все было еще хуже. В июне, сообщило радио Би-би-си, во время еврейского погрома в Каунасе (Литва) было убито почти четыре тысячи человек. В июле немцы овладели Львовом (тогда Польша) и уничтожили там семь тысяч евреев. Неделей позже всех евреев прибалтийских стран принудили носить на одежде желтую звезду Давида. В августе режим Виши стал применять суровые меры против антинацистской деятельности. В сентябре в Париже был застрелен немецкий офицер — возмездием явились массовые казни. В Америке Чарльз Линдберг [10], величайший американский герой того времени, обвинял британцев, евреев и правительство Рузвельта в том, что они подталкивают США вступить в войну. В октябре гестапо начало уничтожать синагоги в Париже.

Все это время я ощущал, что мне лично очень повезло, но одновременно меня преследовало чувство вины. Каждый день я ожидал получить что-нибудь от мамы через Герби из Швейцарии. Письма приходили примерно раз в месяц и были сформулированы очень осторожно. Ничего об общей ситуации дома, только основные новости о семье. Страх перед цензурой, которая может обратить на нас внимание властей, был слишком велик, чтобы писать искренне и свободно. В лучшем случае удавалось создать любительский код: «Дядя Хайни всегда в плохом настроении. С каждым днем с ним все хуже». У меня не было дяди Хайни. Хайни был Гитлер — обстановка со дня на день ухудшалась.

Доставать самое необходимое становилось все труднее. Австрийским евреям выдавались продовольственные карточки с пометкой «J». Им разрешалось покупать только в определенных магазинах в назначенное время. Они не получали ни карточки на покупку одежды, ни другие пособия. Наконец было запрещено продавать им мясо, молоко, рыбу, яйца, белую муку, фрукты и овощи.

Но и моя жизнь на юге Франции медленно ухудшалась. Когда мы приехали в Баньер, мы должны были сразу зарегистрироваться в местном отделении полиции. Теперь нам необходимо было перерегистрироваться вновь — уже как евреям. Было ясно, что наше время здесь близилось к концу. Мы были обеспокоены. Однажды, сидя с Анни на пологом берегу Адура, я размышлял о том, что же победит — наши чувства друг к другу или война. В кино мы смотрели новости, состоящие в основном из фашистской пропаганды: бесконечные победы Германии, отступления советских войск, место Франции в новой Европе, Виши против Marquis, французского Сопротивления. Держась за руки, мы выходили из кинотеатра, думая о том, удастся ли миру сохранить человечность.

— Тссс, — говорил Мендель Спира, когда по вечерам мы слушали радио: ужасные рассказы о немецких отрядах смерти, так называемых айнзацгруппах, которые грабили и сжигали города от Балтийского до Черного моря. Даже просто слушать об этом было невыносимо. Айнзацгруппы врывались в еврейские общины и собирали всех присутствующих для «переселения». Евреи должны были отдать все свои ценные вещи и раздеться. Затем их вели к месту казни вблизи какого-нибудь глубокого рва, куда потом сбрасывали их трупы.

Той осенью началась депортация из Вены на восток. Тетю Шарлотту и мою кузину Юдифь отправили в гетто города Лодзь, а оттуда в Аушвиц. Дядя Исидор уже находился там. А я был во Франции и мечтал об Америке. Ежедневно я ходил на почту, в надежде среди этого моря трагедий получить хоть одну хорошую новость. Однажды я увидел красно-бело-голубой конверт из Америки.

— Enfin, ca у est, — заметил почтальон. — «Наконец-то пришло».

Он знал. Каждый раз, не получив письма из Америки, я разочарованно вздыхал. И вот — письмо от тети Софи из Балтимора. С помощью Hebrew Immigration Aid Society (Общество еврейской иммиграционной помощи) мой аффидевит был признан иммиграционными властями США. В ближайшее время, писала тетя Софи, я получу от соответствующего консульства США извещение, что мне нужно обратиться туда за визой.

Сначала я ужасно обрадовался, но потом… Мама была не в Америке — она с моими сестрами осталась в Вене. Анни тоже была не в Америке. Она находилась здесь, во французских горах.

— Так значит, — сказал Йозеф Фрайермауер, когда я поделился с ним новостью, — ты уезжаешь в Америку.

Он сказал это едва слышно, и больше мы к этому не возвращались. В октябре мы еще раз собирали виноград. В ноябре я получил извещение: «Вам нужно приехать 8 декабря 1941 года в Марсель в консульство США».

— Когда я вернусь, — сказал я всем, — у меня будет виза.

— Ну, значит, ты принял решение, — сказал Йозеф. — А мне всегда казалось, что ты останешься в Бельгии и займешься торговлей бриллиантами.

Анни, и прежде не очень разговорчивая, теперь была особенно молчалива. Опять, думал я, прощания с близкими, прощания, прощания…