Прыжок за грань

Бармен нахмурился, опустил глаза, вздохнул и стал рассказывать:

– Эта сволочь висит на дереве со стороны Армейской базы. А получилось все так глупо… Вчера с утра ввалился Кощей с хабаром. Видно было, что держался из последних сил, только радость от удачной ходки поддерживала. Грязный, потрепанный, заросший весь. Я принял у него товар, и он заказал водки, чтобы, так сказать, облучение вывести. А там, у дальнего столика, – показал в угол торговец, – допивал пузырь Молчун. Вот Кощей и подсел к нему. Я еще, когда торговался с доходягой, заметил, что он какой-то странный пришел. Заикался, повторял одно и то же, левый глаз дергался – ну, в общем, с башкой у него непорядок был. Слышу, Молчун ему говорит, мол, ты, Кощеюшка, опять кого-то грохнул и на халяву товаром разжился? Ну, тот вскипел и давай орать, что половину Немана на пузе прополз, зомби его чуть живьем не сожрали, телепата матерого ножиком порешил, и, в общем, все такое… А Молчун ему опять, мол, хорош трындеть, ты, говорит, дальше заброшенной деревни ни разу носа не совал. Кощей хлебнул водки из горла и кинулся на твоего кореша с кулаками. Тогда ребята его под руки стали тащить на выход, а он кричал обидчику, давай, де, поговорим на воздухе, как мужики. Ну, ты же знаешь своего напарника… Молчун допил водку и двинулся следом со словами: «Я тебя, жаба худая, по пояс в землю зарою», а сам на ногах еле стоял. Как только Пингвин вытолкнул Кощея на улицу, тот достал из-за пазухи «лимонку» и бросил вниз по ступенькам. Как раз в это время Молчун, держась за стену, карабкался наверх. В общем, снесло ему осколком полчерепа, а у Пингвина все брюхо в дырках. Такие вот дела, – снова тяжело вздохнул бармен. – Кощея сразу же пепловец с вышки угомонил, а тело сталкеры подвесили, чтобы другим неповадно было. Молчуна похоронили у трансформаторной будки, как положено, со всеми почестями. Вещи его у меня остались. Согласно уговору, можешь забрать в любое время… Ну что, давай помянем, – он открыл бутылку, поставил на стойку три стакана и тарелку жареного мяса. – А это кто такой? Отмычка или клиент? – бармен кивнул в сторону Егора, наполняя тару.

– Это Егор, мой друг, – Старый опрокинул водку в рот, даже не поморщившись. Затем, обернувшись к присутствующим, сказал бармену:

– Поставь всем, пусть выпьют за Молчуна, и устрой Егора на ночлег. А я пойду, подышу свежим воздухом.

– Не переживай, все сделаю как надо, – заверил хозяин бара. Старый сграбастал со стойки бутылку и вышел в ночь.

Егор съел пару кусочков мяса, обильно приправленного специями и луком, достал сигарету и жадно закурил. Откуда в Зоне свинина, задумываться не стал, пожалев свое пристрастие к отбивным, шашлыку и другим блюдам из домашних хрюшек.

Бармен разнес между столиками поднос с полными «стопариками», выключил телевизор и, открыв потрепанную общую тетрадь, принялся усердно давить на кнопки замызганного калькулятора. Приглушенные голоса посетителей стихли. Загремели ножки отодвигаемых стульев, и на мгновение повисла тишина. Торговец прервал бухгалтерские дела, прошелся взглядом по залу, будто контролируя правильность исполнения ритуала, взял стакан и из-под бровей уставился на сигарету в руке Егора. Тот опомнился, схватил стопку и виновато спрятал глаза, разглядывая прозрачную жидкость.

– Ну… Помянем правильного сталкера, – хрипло выдохнул бармен. – Зона ему пухом.

Выпили, как положено в таких случаях, не чокаясь. Егор раздавил в пепельнице окурок, закусил и исподволь стал разглядывать присутствующих. Обыкновенные лица без показной скорби, как обычно на поминках, когда друзья и знакомые покойного «цепляют» хмурые маски, утирают уголки сухих глаз, шмыгают носом, опустив голову, а потом, набравшись почти до беспамятства, сплетничают, громко смеются, жалуются на жизнь и требуют продолжения банкета. Сталкеры же просто сурово молчали, отдавая таким образом дань уважения покойному коллеге по нелегкому ремеслу. Каждый из них знал, что ходит по лезвию ножа, и в любой момент Зона может призвать именно его на кровавый алтарь.

– Пойдем, покажу твои апартаменты, – отвлек Егора от размышлений бармен и провел его по коридору в соседнее с кухней помещение, где стояли две железные кровати с потрепанными матрацами и дырявыми подушками. – Верхнюю одежду оставь в коридоре: помощник почистит, – уже уходя, бросил торговец.

Парень снял куртку, повесил на гвоздь у двери, оставил возле порога ботинки, не раздеваясь, плюхнулся на койку и сразу провалился в небытие. Опять приснилось счастливое беззаботное детство – будто отец на новом синем велосипеде везет его, шестилетнего, в детский сад. Они безнадежно опаздывают. Плохая гравийная дорога, разбитая тракторами и грузовыми машинами, мешает ехать быстрее. Рама велосипеда через примотанную белой узкой резинкой подушечку врезается в тело на каждой кочке, и Егор, подпрыгивая, бьется затылком о широкую грудь отца, который почему-то все время повторяет:

– Не забывай, сынок, день своего рождения. Никогда не забывай…