Прыжок за мечтой (СИ)

— Так и зашёл. Разведке везде можно заходить. А нам как раз нужен был офицер. А тут их штук пять сразу. Бери любого. Стоят передо мной навытяжку, глазками бегают. Дружок мой позади на выходе с автоматом. Я приказываю им сдать оружие и спрашиваю, кто хочет жить? Молчат. Я опять спрашиваю. Опять молчат. Тогда достал гранату, выдернул чеку, и опят спрашиваю. Побледнели немчики, за сердце хватаются. Один сразу замертво свалился. Остальные все жить захотели. Вот и привели мы к себе трёх офицеров вместо одного. Медали дали, как без этого. Ведь аж трёх офицеров в плен взяли!

— Ты же говорил четырёх! — встрял другой голос.

— Один погиб, когда линию фронта переходили, его свои минами и накрыли. Вот так-то.

— А что тогда в газете про это не писали?

— Так тут ведь вон какая история. Дружок мой на следующий день погиб вместе со всей группой при авианалёте, а меня вон как покромсало. Чего тут писать…

Голоса затихли. Костик не ощущал головной боли. Немного побаливала грудь, перетянутая бинтами.

— Очнулся, родненький, — всплеснула руками женщина лет сорока. — Как себя чувствуешь? Болит где? Водички дать?

При слове вода Костика передёрнуло, он попытался сказать дать и не смог. И кивнуть не смог. Жажда напомнила о себе сразу.

— Ты моргни, — сказала она, приподымая голову Костика над подушкой. — Я пойму.

Живительная тёплая влага протекла по языку, нёбу, пищеводу. Какой же сладкой была эта простая вода. Зубы стучали о край алюминиевой кружки. И такой родной казалась медсестра с ранними морщинами на лице. Вокруг всё затихло как по волшебству. И сейчас была только она и Костик пьющий воду.

— Я тебя ещё бульончиком накормлю чуть попозже, а то вон как исхудал, кожа да кости. Тебе сейчас сил надо набираться. Очнулся, значит, пошёл на поправку. А сейчас отдыхай, сынок, отдыхай. Сон — лучшее лекарство.

Костик с благодарностью посмотрел на неё. Она чем-то напоминала маму. Сердце опять защемило. И всколыхнулась память. Полетели картинки детства. Родители, друзья, школа…

Кто-то влажной губкой протирал ему лицо. Костик и проснулся от этого. Перед ним стояла знакомая медсестра и улыбалась. Даже морщинки на лице разгладились.

— Костя, Константин, — красивое имя, проговорила она. — Можно я тебя буду звать Костик?

Костика словно током ударило. Его имя прозвучало так, словно к нему обратилась мама.

— Если не хочешь, то не буду так называть, — поспешила сказать медсестра. — Могу называть Костиком? Закрой и открой глаза.

Костик сделал как она просила.

— Вот и хорошо. А меня зовут Елизавета Фёдоровна. Покушаем бульончик? Я вот тебе принесла. Надо, Костик, кушать. Надо. Скорее на ноги встанешь. Когда уже эта война проклятущая закончится?

Она усталым движением руки убрала под косынку выбившийся локон и глубоко вздохнула. В глазах блеснула слеза.

— Давай покушаем. Открывай ротик. Вот и молодец!

Костик смотрел на Елизавету Фёдоровну, и она ему казалась сейчас самым близким человеком.

Бульончик немного насытил Костика, по телу разлилась усталость и немного притупила боль в груди.

— Поспи, сынок. Поспи, — послышались слова Елизаветы Фёдоровны, только глаза Костика уже и сами собой закрывались…

Пробуждение принесло боль и тоску. За то короткое время, что Костик провёл в теле восемнадцатилетнего парня, юношеский задор постепенно сменился рассудительностью. Что повлияло? Скорее всё вместе. И военные события, и перенос в прошлое, и неожиданное взросление на три года, и иной быт, чем во времена Костика. Его удивляло то, что люди всё делали сами своими руками и никаких гасторбайтеров. Дом своими руками, мебель своими руками. Пусть не изысканная, не модная по понятиям Костика, но крепкая, из дерева, а не из прессованных опилок.

— Проснулся, малец? — перед глазами выросло небритое лицо человека в однотонной пижаме. — А я смотрю, глаза открыты. Может надо чего? Воды? Глазами моргай, если надо. Мне не тяжело, напою. Руки на месте, что не сказать о ноге. Ступню оторвало напрочь. Срезало осколком. Оттанцевался. Я ведь танцевать любил. И даже выступал на сцене. А теперь вон оно как. Ты не куришь?

Костик чуть заметно отклонил голову в сторону.

— А я вот бросил перед войной, а теперь опять дымлю. Ну, давай, не скучай. Пойду с ребятами покурю.

Костик проводил его взглядом.

«Другие здесь люди какие-то. Железные что ли? Их убивают, а они радуются жизни. Звягин тот вообще не унывал… Жив ли? Присказка его «живы будем, не помрём» звучала как торжество жизни…»

Костик осёкся. Раньше он некоторые слова не только не употреблял, но и не слышал и не знал их смысл, а сейчас говорит так, словно всегда этими словами пользовался. Странно даже. Поговорил с солдатом и боль вроде как ушла. Хотя «поговорил» для него звучит не совсем правильно. Говорил то только солдат.

— Не спишь, сынок? — Елизавета Фёдоровна появилась неожиданно. — В тыл тебя будем отправлять. Там в спокойной обстановке подлечишься. Я тебе свою почту оставлю, напиши, как доберёшься. Мне хоть покойней станет. Вот листочек, я его к твоим документам прикреплю. Привязалась я к тебе. Через часик кушать принесу. Поспи ещё.