Пржевальский

Каково же было удивление Николая Михайловича, — когда, приехав в начале 1870 года в Петербург, он раскрыл последнюю книжку «Военного сборника»! Раскрыл он ее как раз на статье, которую доктор Плаксин дословно списал с его рукописи и выдал за свою.

По прибытии в Иркутск, в октябре 1870 года, Николай Михайлович написал доктору Плаксину письмо, в котором уличал его в присвоении чужого литературного труда. Плаксин немедленно прислал ему гонорар, полученный за статью в «Военном сборнике», выражая надежду, что после возвращения гонорара дело будет считаться улаженным.

Николай Михайлович оставил его в покое, но Плаксин стал повсюду рассказывать, что он отдал деньги только для того, чтобы отвязаться от Пржевальского, который допекал его своей жадностью. Узнав об этом, Николай Михайлович немедленно подал следующий рапорт в штаб Восточно-Сибирского округа: «Прилагая при сем квитанцию губернского казначейства на 72 рубля, жертвую оные в пользу бедных казаков уссурийского пешего батальона. Деньги эти составляют гонорар, отобранный от статского советника Плаксина за напечатанную им в «Военном сборнике» статью под заглавием: «Приморская область Восточной Сибири», заключающую дословную и без моего ведома произведенную переписку рукописного сочинения, которое я написал в 1863 году, будучи в Николаевской Академии генерального штаба».

Рапорт был подан 24 октября. Это был как бы «прощальный привет» путешественника чиновному Иркутску. Через несколько дней Пржевальский и Пыльцов уже находились в дороге.

6 ноября 1870 года путешественники прибыли в город Кяхту, расположенный у русско-китайской границы. Отсюда начинался путь через степи Монголии в столицу Небесной империи — Пекин, где Пржевальский и Пыльцов должны были получить от богдоханского правительства паспорт для путешествия по китайским владениям в Центральной Азии.

«Близость чужих краев почуялась для нас в Кяхте с первого же раза, — вспоминал впоследствии Пржевальский. — Вереницы верблюдов на улицах города, загорелые, скуластые лица монголов, длиннокосые китайцы, чуждая, непонятная речь — все это ясно говорило, что мы стоим теперь накануне того шага, который должен надолго разлучить нас с родиной и всем, что только там есть дорогого. Тяжело было смириться с такой мыслью, но ее суровый гнет смягчался радостным ожиданием близкого начала путешествия, о котором я мечтал с самых ранних лет моей юности».

В СТОЛИЦУ НЕБЕСНОЙ ИМПЕРИИ

17 ноября Пржевальский, его спутник Пыльцов и их общий друг, лягавый сеттер Фауст, влезли в запряженную верблюдом китайскую телегу.

Это был низкий квадратный ящик на двух колесах, закрытый со всех сторон и похожий на гроб. Только в передней его части были проделаны по бокам небольшие лазейки для входа и выхода. В этом передвижном гробу можно было поместиться только лежа. Ящик был короток, и Николаю Михайловичу приходилось лежать, поджав ноги.

Семь верблюдов были навьючены дорожными вещами, принадлежностями для препарирования, геодезическими приборами. Восьмого впрягли в телегу. Верблюды были наняты до Пекина. Перед вечером караван двинулся в путь. От малейшего камешка или кочки, которые попадали под колесо, телегу сильно подбрасывало, и тряска в дороге была невообразимая.

Впрочем, верблюды двигались медленно, и Пржевальский с Пыльцовым большую часть пути шли пешком. Склоны окружающих гор поросли лесом, а долины даже в эту студеную осеннюю пору были покрыты густой травой, которою круглый год кормятся здесь стада.

Через неделю пути Николай Михайлович увидел на берегу реки Толы глиняные фанзы и войлочные юрты главного города Монголии — Урги[21], позолоченные купола ее кумирен и зубчатые стены высокого квадратного храма Майдари.

Переправившись через Толу, путешественники простились с последней рекою, с последним лесом и вступили в пустыню Гоби.

Гоби! Сколько лет Пржевальский мечтал увидеть эту пустыню воочию, и сколько лет она оставалась только белым пятном на карте, которое он поневоле заполнял лишь образами, созданными воображением!

И вот Гоби хрустела низкой мерзлой травой под колесами его телеги, под раздвоенными копытами его верблюда. Она раскинулась необозримой волнистой равниной. В пустынных степных просторах лишь изредка виднелось стадо на пастбище, и дым вставал над юртой монгола. Вот она, Гоби! Она катила навстречу, как волны, свои пологие холмы, и иногда на вершине их мелькал силуэт быстроногого дзерена[22].

Перед путешественником открывались, наконец, те страны, которые он шел исследовать. Но исследования еще были делом будущего: сейчас Пржевальский спешил в Пекин, чтобы запастись там паспортом и всем необходимым для продолжительной научной экспедиции…

Стояли тридцатиградусные морозы. Мерно шагали тяжело навьюченные верблюды. Заходило солнце, звезды загорались в чистом безоблачном небе, и караван останавливался на ночевку. Верблюды, освобожденные от вьюков, тотчас же укладывались вокруг палатки погонщиков.