Пржевальский

Николай Михайлович не любил многолюдных собраний, шумных оваций и хотел скрыть день своего отъезда. Несмотря на его старания, все столичные газеты сообщили о дне отъезда знаменитого путешественника. 18 августа на Николаевском (Московском) вокзале собралась громадная толпа, явилось много газетных репортеров.

Когда раздалось последнее «прощайте», и поезд тронулся, Роборовский заметил на глазах у Николая Михайловича слезы. Николай Михайлович смутился и, как бы оправдываясь, сказал:

— Что же! Если вернемся, то снова увидимся со всеми. А если не вернемся, то все-таки умереть за такое славное дело лучше, чем дома.

В Москве Николай Михайлович получил известие о смерти Макарьевны.

«Роковая весть о смерти Макарьевны застала меня достаточно уже подготовленным к такому событию. Но все-таки тяжело, очень тяжело. Ведь я любил Макарьевну, как мать родную», — писал Пржевальский управляющему имением Денисову. — «Прощай, прощай, дорогая» — так скажите от меня на ее могиле… Вместо обильных поповских поминок раздайте бедным (но только самым бедным) крестьянам и крестьянкам нашего имения 100 рублей».

Сначала Николай Михайлович был совершенно подавлен этим горем. Постепенно мысли о будущем путешествии отвлекли его от печальных дум. 24 августа 1888 года, выезжая из Москвы, он радовался предстоящим новым странствиям. В этот день он записал в своем дневнике:

«В 4 часа почтовый поезд Нижегородской дороги повез меня в пятое путешествие по Центральной Азии. Радость великая! Опять впереди свобода и дело по душе».

Только что законченная (15 мая 1888 года) Закаспийская железная дорога, соединившая Узун-ада на восточном берегу Каспийского моря с Самаркандом, произвела на Николая Михайловича огромное впечатление. 10 сентября, в письме к товарищу по Военно-ученому комитету, Пржевальский писал:

«Эта дорога — совершенное чудо в пустыне. Словно в сказке несешься в вагоне по сыпучим пескам, или по бесплодной и безводной соляной равнине. После первой ночи езды от Каспия является Кизыл-Арват, к вечеру того же дня Асхабад, на завтра утром Мерв и т. д. до Самарканда… Вообще Закаспийская дорога создание смелое и с большим значением в будущем».

Быть может когда-нибудь железные дороги пересекут и те далекие пустыни, через которые он, первым из европейцев, вел свой верблюжий караван!..

27 сентября Пржевальский прибыл в Верный (Алма-Ата), где он должен был выбрать солдат и казаков для своего экспедиционного отряда. Эта забота поглотила его целиком.

Перед Пржевальским выстроился батальон, и он стал вызывать добровольцев. Николай Михайлович в самых сгущенных красках описывал им лишения и опасности экспедиционной жизни, а об усиленном жаловании и будущих наградах умалчивал. После такой речи иные из добровольцев разочарованно отходили. Из оставшихся Николай Михайлович отделял женатых от холостых. Женатых он никогда не брал в экспедицию. Выбирал он людей, никогда не живших в городе, привыкших к суровым условиям существования в глуши. Отбирал самых здоровых, рядовых предпочитал унтер-офицерам. Наилучшим спутником в его глазах был охотник.

1 октября Николай Михайлович с выбранными им людьми выехал в Пишпек (Фрунзе). Здесь он закупал верблюдов и отправлял багаж в Каракол, а на досуге охотился на фазанов.

4 октября Николай Михайлович с Роборовским охотился до ночи и очень удачно. Солдат нес за ним целый мешок фазанов.

«Я убил 15, Роборовский 1», — записал он в своем дневнике.

Днем, разгорячившись на охоте, Николай Михайлович выпил воды из реки Чу. Сырую воду Николай Михайлович пил постоянно, а в своих наставлениях «Как путешествовать по Центральной Азии» писал, что в путешествии нужны прежде всего «не доктор и аптека, а сильные организмы самих участников экспедиции».

Но в этот год даже неприхотливое местное население остерегалось пить воду Чу. Всю зиму здесь свирепствовала эпидемия брюшного тифа.

Вечером 10 октября Пржевальский прибыл в Каракол. Роборовский и Козлов приехали туда на другое утро. Они сразу заметили, что Николай Михайлович после дороги уже успел побриться.

— Да, братцы, — сказал Пржевальский. — Я видел себя сегодня в зеркале таким скверным, старым, страшным, что просто испугался и скорее побрился. — Потом, обращаясь к Роборовскому, прибавил: — Завидую тебе, какой ты здоровый!

Весь день Пржевальский в буквальном смысле слова «не находил себе места»: менял квартиры одну за другой. Одна показалась ему сырой и темной, в другой давили стены и потолок, и даже от той, которую он выбрал после долгих поисков, он в конце концов отказался.

— Здесь мрачно, гадко. Стрелять — ходить далеко. Надо найти место за городом, ближе к горам. Там поселимся в юртах, по-экспедиционному.

Роборовский и Телешов выбрали за городом удобную площадку близ ущелья реки Каракол. 14 октября экспедиция перебралась на бивуак. Место Пржевальскому очень понравилось.

Но на другой день Николай Михайлович чувствовал себя уже совсем больным. Температура у него повысилась. Пригласить врача он отказывался — и так пройдет!