Псалмы Ирода

Это было суровое предупреждение, и Бекка не имела ни малейшего желания проверить его надежность. Пол около стеклянного стола был чисто подметен, одно одеяло сложено пополам в длину и постелено на землю, другое — тоже аккуратно сложенное — лежало рядом. С помощью мальчика она уложила Гилбера и укутала его поплотнее. Сама Бекка быстро натянула на себя платье и бросилась осматривать Гилбера.

Тот дышал часто и неглубоко, рана на голове все еще кровоточила. Бекка перерыла рюкзак, отыскала коробку с травами, нож и запасную рубашку, которую тут же разрезала на бинты. Мальчик наблюдал за ее действиями без особого интереса, но когда она спросила о воде, он быстро выскочил из помещения и вернулся с ведерком без ручки, полным воды.

Вода была грязная, Бекке она не годилась.

— А, так тебе нужна супная вода! — воскликнул мальчик; в его устах это прозвучало как обвинение: в ошибке виновата она одна. Он унес ведерко и вернулся с горшком кипяченой воды, из которого еще шел пар. На этот раз она заметила, что на поясе у него висит нож Корпа. Видимо, он достаточно долго наблюдал за тем, что происходило между ней и Корпом, чтобы понять — нож не ее; взять у мертвого — не воровство.

Она промыла рану Гилбера и перевязала ее. Когда она покончила с этим, дыхание Гилбера стало значительно более ровным — почти нормальным. В его коробке с травами она нашла несколько головок чеснока и выдавила из них сок для обеззараживания раны, как ее учили. Сильный запах въедался в руки, она вымыла их в остывшей воде и туда же выбросила чесночную шелуху, после чего мальчик унес горшок.

Вскоре он вернулся и позвал ее есть. Гилбер мирно спал, поэтому она оставила его с легким сердцем. Мальчик повел ее по прямым, как нож, коридорам, где лежали груды обломков обрушившихся перекрытий, пока они не вышли в большой внутренний двор. Покрывавший его купол практически был цел. Здесь, в самом центре развалин, девочка лет десяти что-то помешивала в дымящемся котле.

Бекка сморщила нос, ощутив запах дыма.

— Где вы берете топливо? — спросила она. — Ведь деревьев тут нет.

— Дерьмо, — ответил он. — Смешиваем наше дерьмо с травой, что растет на равнине. Горит не так уж плохо. Кто-нибудь принесет тебе и твоему мужчине горшок. А писать можешь, где хочешь. — Он достал черный металлический сосуд, когда-то служивший вовсе не миской, но сейчас игравший ее роль. Когда мальчик сунул его в руки Бекке, она долго рассматривала его, вертя во все стороны, но так и не поняла, чем этот сосуд был раньше. Был он весь в заплатах, особенно на дне, а на краю все еще держался осколок стекла. Бекка отбила его и выбросила.

— Валяй, — сказал мальчик. — И для своего мужчины возьми, если он будет есть. — Бекка нерешительно подошла к юной кухарке. От кипящего котла исходил вкусный запах, достаточно сильный, чтоб заглушить вонь горящих экскрементов. И котел, и черпак выглядели так, будто оба изначально были сделаны для их теперешнего употребления. Украдены на каком-то хуторе? Или позаимствованы из товаров каравана торговцев, проходившего мимо развалин? Этого Бекка не знала.

Зато она сразу определила, что варится в котле. Никто не обучал молодую кухарку, что мясо для похлебки следует рубить мелко. Рисунки, которые Бекка видела в старинных книгах, не подготовили ее к тому, как будут выглядеть человеческие внутренности, плавающие в бульоне. Печень и легкие всплыли в кипящей воде и теперь лениво кувыркались в мутной пене. Резкий запах чеснока, брошенного Беккой в ту грязную воду, свидетельствовал, что ее без всяких церемоний вылили в котел, где варились внутренности Корпа. Чесночный запах был достаточно силен, что позволило Бекке сдержать позывы своего бунтующего желудка. Девочка смотрела на нее вопросительно, держа поднятый черпак и не понимая, в чем дело.

Бекка попятилась и услышала, как за ее спиной хмыкнул мальчишка.

— Упускаешь удовольствие, — сказал он, беря у нее из рук миску. — Такой хорошей жратвы у нас не было уже давно.

— Ты тут старший? — спросила Бекка, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

— Я — альф. Так правильнее.

— Тогда почему… Почему ты позволяешь такое? Для них — для детей — это же мерзость перед Господом.

Опять пожатие плеч, опять мертвые глаза глядят ей прямо в лицо.

— Мы голодны. В моем хуторе дети не должны голодать.

— В твоем хуторе? А где твой хутор?

— Здесь, дура! А ты думала — где? — Он раскинул руки, как бы обнимая руины. Маленькие фигурки выходили из тьмы по одной, по две. Они бесшумно подкрадывались к котлу, держа найденные где-то сосуды самых разных форм, размеров и окраски. Как только миски наполнялись, дети снова скрывались в свои убежища.

— Не смей называть меня дурой, — вскипела Бекка. Ее гнев значил для него примерно столько же, сколько происшествие, случившееся на луне.

— Буду звать, как захочу. Альфа в его хуторе надо уважать. Его слово — закон. Ты обязана подчиняться.

— Почему ты так считаешь?