Псалмы Ирода

О, эти матроны из Добродетели, воистину скалы несокрушимые и бичи разящие; они сумеют стать преградой на пути тех, кто думает отбиться от стада, и загнать их в загоны.

— Знаю я, — пробормотала Бекка, вспомнив Айву.

— Пыталась удрать из Имения, а? — добродушно осведомился мужчина. — Знаю, знаю. Каждый год находится несколько девушек, которым не хочется быть Руфью для бесчисленного числа мужчин, решивших сыграть роль Вооза.[6] Небось, встретилась с ними на баррикадах?

— На баррикадах?

— Ну, эти сооружения, по военным стандартам не такие уж мощные, — просто несколько древесных стволов, связанных вместе, но их охраняют старухи из Имения, и лица у них каменные. Они тебе макушку проклюют своими вопросами: «Ты зачем сюда явился? Уж не хочешь ли ты удрать от девушек, честно выполняющих долг в праздник Окончания Жатвы? Да нет, ты, конечно, просто заблудился, ведь верно?» И под их свирепыми взглядами твои ответы тебе самому кажутся просто жалким лепетом. И из попытки спрятаться в одном из городских зданий тоже ничего не получится. Они присматривают, чтоб все двери или окна, которыми ты можешь воспользоваться, были бы надежно закрыты.

Толстый человечек тяжело вздохнул.

— Долг, долг, долг, — сказал он и покачал головой. — Хотелось бы мне, чтоб моя ма менее сурово вбивала в меня понятие долга. Если б не это, я б наверняка подмигнул этим старым гарпиям, чтобы они сделали вид, будто не замечают тех, кто хочет пройти мимо их заграждений. Нежеланная услужливость никому чести не делает. Некоторые из моих ребят трудились последние недели как буйволы, чтоб приготовить все для людей из Коопа и для всех этих хуторян, которые должны были приехать в Добродетель на праздник. Да разве я не знаю, что большинство их предпочли бы сейчас выспаться как следует, чем… Но долг! — Он утомленно прислонил голову к стене и прикрыл глаза. А потому и не заметил острого вопрошающего взгляда, который бросила на него Бекка.

А ее внутренний взгляд в это время рисовал ей ту вульгарную толстую тетку, которая читала ей и Саре Джун лекцию о том, чем занимаются юноши после того, как кончится официальная борьба на ринге. Что она сказала? Что-то насчет того, что ум иногда важнее силы…

— Вы альф Добродетели? — В устах Бекки это звучало как обвинение в каком-то преступлении.

— И назван Вараком при крещении святой водой. — Он открыл глаза и мило улыбнулся. — Ну а теперь, когда тебе это известно, не угодно ли будет поболтать со мной?

Почувствовав себя чуть ли не младше Сары Джун, Бекка с трудом проглотила слюну и согласно кивнула. Ее руки сами собой чопорно сложились на коленях, а губы поджались, будто в ожидании урока, которому предстоит быть невероятно скучным.

Жатвенная луна отражалась в глазах Барака, занимая там столько места, что спрятать выражение боли ему уже было некуда.

— Понятно, — сказал он, — ты это делаешь из чистого страха передо мной. Что ж, лучше так, чем специально раскидывать свои сети вокруг меня. По этой дорожке я, знаешь ли, этой ночью находился предостаточно. А вот собираешься ли ты со мной говорить? Или станешь сидеть, закрывшись, как устрица во время отлива?

Была ли причиной печаль в его голосе, или же сыграло роль пробудившееся в ней любопытство, но Бекка не смогла удержаться:

— Во имя Господина нашего Царя, что такое устрица во время отлива?

Варак расхохотался от всего сердца и внезапно все стало совсем простым. Было в необычном альфе Добродетели нечто такое, что успокоило бешено скачущее сердце Бекки. И тогда он начал говорить.

Куда-то ушла луна, а твердая стена за спиной уже не казалась Бекке такой шершавой, грубой и холодной сквозь легкую ткань бального платья. Точно так же, как она и ее сестры недавно выводили фигуры танца перед сборищем мужчин, так этот человек сейчас выделывал удивительнейшие па перед ней одной, но только с помощью своего языка. Он мог говорить практически обо всем, что существует под солнцем, и заставлял Бекку видеть все это его глазами. Он мог рассуждать о событиях прошлого и брать ее туда вместе с собой, даже если она имела о вещах, свидетелем которых он был, столько же представления, сколько… устрица во время отлива. Он даже радовался ее вопросам. И хотя где-то на задворках своей памяти она хранила факт, что он человек, который занят привычной мужской работой, что он убивал, чтоб занять место альфа, и снова убивал, чтоб удержать это место… но когда он разговаривал с ней, все это казалось почти невозможным.

А о городах Коопа он знал больше всех на свете, включая ее па!