Псаломщик

– Ой, Ваня-а-а! Да ты у меня как Ленин!

– Нэт, мнэ нэ лэнь! Но зачэм на забор бэли краска пысать: «Аддай сухары, Грэка!»

– На забор писать нехорошо. Но опять же: какие у нас в Китаевске заборы? Так себе… Заборишки… Тын да прясло… Просто такие вот господа, как ты, скупили все газеты и не дают русским людям высказаться. Вот они и пишут на заборах. Пока из них чучела не набили… Ты, Ваня, пиндос?

– Нэт, нэт! – пугался Грека. – Пиндосы – это балаклавские грэки… Я – кавказьец…

– «Кавказьец» – это порода собак, – резала эротическая богиня. – Кстати, ваш Михаил Саакашвили – брат-близнец Димы Рогозина.

– Всэ люди – сестры!

– Да? А где твой сестра Миша Чкония? Не знаешь? Я тебе скажу эксклюзивно: она, твоя сестра Миша, душегубец, мотает срок за похищение двух граждан, которые почему-то оказались покойниками. Почему ты-то, Ваня, на воле?

– Э-эй, Натаща! Ти – шовынист!

Да, все народы на земле, к огорчению Греки, делились на нации. Но и продавались все их чиновники, к его горькому удовольствию, хоть и не все чиновники – мерзавцы. Исключения же лишь подтверждают правило. Всем «надо жить» – у каждого на шее семья и начальник пирамиды. Грека классически хорошо шел вверх на одних рефлексах. Он не знал, что первое правило колонизаторов – уничтожать капитализм аборигенов в зародыше, но действовал, как дипломированный выпускник Гарварда.

– Ваня, а в греческом парламенте русские депутаты есть? – спрашивала всегда готовая смеяться Наташа.

– Ест… Ви Грэции все ест… – грамотно, по-абдуловски цитировал Грека. Впрочем, в нужной компании он рассказывал о своих еврейских корнях и корешках и о дальних родственниках, проживающих в Израиле.

Наташа смеялась до слез.

– Куда тебе в евреи, Ваня? Те-то по-русски стрекочут, как пулеметики! А ты – простой сачок!

– Сачок – это чем бабушку ловят?

Наташа была, что называется, женщина без комплексов, душа компаний. Чуть удлиненный нос, за который ее еще в детстве прозвали Флюгером, делал ее неотразимой. Грека страстно мычал, глядя на этот нос. Глаза его обволакивались влажным туманом чувств. Наташа могла поскандалить, много курила и пила, она пела, как птица, и танцевала, как балерина. Казалось, она не заботилась ни о себе, ни о своей репутации, ни о благорасположении Греки. Однако тот был хоть и староват, вороват и тороват, но, похоже, привязался к Наташе. Она запала в его память, как амфора, точенная на древнем гончарном круге, как метафора Теодоракиса, как первая кровь из носу. А на Восьмое марта он перебрал водки и, одержимый пьяной яростью, чуть было не разбил этой «амфоре» лицо. Сам же потом едва не повесился в ее крошечной ванной, оказавшись бессильным перед змейским языком своей дорогой блондинки. После того Наташа выгнала его вон.

Грека в костюме от Бриони третью ночь жил в своей «тойоте» под окнами возлюбленной, чтобы показать ей, как он страдает и как он раскаивается. Под днищем авто стала привычно приночевывать пеструшка-гулена.

Словом, деньги – в достатке, страсти – в остатке.

18

… Предпринимательство – понятие лукавое.

Если дельцов поровну развести по общим камерам, то одна камера будет дружно кричать, «то бизнесу нужна мощная правовая база и новые законы, а другая – неустанно утверждать, что законов и так слишком много. Хороший прокурор и тем, и другим добавит.

Грека знал простую истину: дешевый хлеб дорого стоит.

Как бы ни вертелись русские под жерновами перестройки, а хлебный бизнес в России будет по-прежнему приносить его хозяевам миллионы долларов. Хлебный кус в руках и хлебный вкус во рту сильней кнута, потому и в случае революционных перемен просто вырастут цены на хлеб. А пока большой ошибкой местных властей было ограничивать указами вывоз зерна или рушить местные бюджеты, сдерживая рост цен на ковригу хлеба для электората. Губернатор – не Христос, семью хлебами всем ртов не заткнет. Голодные люди станут вырывать у жующих хлеб вместе с их скорбутными22 зубами. Глупо и ограничивать вывоз жита за пределы краев – регионы уже начали завозить дешевое зерно из Казахстана. В двухстах километрах – ближайшая граница с этим, неведомо откуда явившимся, ханством.

Отборная казахская пшеница с распаханных славянами целинных земель – самая дешевая в России. Но зато платить за нее приходится живой валютой и без всяких отсрочек. При этом некоторые поставщики казахстанской пшеницы в Москву покупают ее на границе с Казахстаном по цене выше тамошней среднерыночной – около девяноста долларов за тонну. Казаху даже верблюда навьючивать не надо. Грамотный Казах очухался после голощекинского Великого Джута, научился коммерции. Взял китайский калькулятор, загрузил его, загрузил «Камаз», сел – и потащил добро из дому. Туда – бабай, обратно – бай. А граница-то нового ханства с лоскутной Россией – вот она, под Омском. Где эмиссары Колчака? Нет Верховного Правителя Колчака. И уже сейчас по северу ханства разъезжают эмиссары Греки и предлагают Казаху цену выше, чем та, что готова заплатить тамошняя Продкорпорация.