Псаломщик

Шалоумов: – Мы не выдаем своих информаторов. Вам же спасибо за интересную, содержательную беседу. Резюмируя сказанное, стоило бы риторически воскликнуть: когда в стране прекратится бардак? Останавливает понимание того обстоятельства, что в бардаке пора менять бандершу на хозяйку. Итак, многоуважаемые радиослушатели, наше время в эфире истекло. События развиваются столь стремительно, что вскоре может настать момент, когда «уже не будет времени»24. В следующем, вечернем уже, выпуске нашего радио-шоу «Китай за углом» мы расскажем о нападении на предпринимателя Ивана Хару… Послушайте анонс…»

Дикая какофония шляхетского композитора Людославского. На контрасте – невинный голос хорошего мальчика из буржуазной семьи:

«… В кромешной темноте пострадал и коммерсант Иван Хара. Поздно ночью, возвращаясь в гостиницу из командировки, он решил заехать в достославный район красных фонарей и взять там в любимые подруги девушку, чтобы ее „оттанцевать“…»

Звучит шансон.

Начальник командира офицера Клячина слушал эту радиопередачу на даче. Он сразу позвонил начальнику командира и с усталой обреченностью выговорил:

– Что у вас за кадры! Он что, мля, гонит, этот Клячин?! Я ему за такой гнилой базар кипу на хунты порву! Ишь, ты, петух на параше закукарекал!

– Да вы что, трщ полковник, Клячина не знаете? Хороший служака, отличный пацан! Две контузии – чего вы хотите, тосики-босики? Да бросьте в того «эф-однёрку», трщ…

– Как разговариваешь?! Ты кто: военнослужащий или бык картонный? – начальник уже не сдерживал бешенства. – Да ты… у меня… в горы! К кунакам!

– Так точно, трщ полковник!

Полковник подумал, что не стоит все же продолжать тему: на языке шпаны говорила добрая половина рядовых, сержантов и офицеров милиции города Китаевска. И он продолжил, стараясь говорить бесстрастно:

– Он, этот Клячин – что, с этим Рыбиным за одной партой в спецшколе для контуженных сидел?! А если портрет услышит этот его бред? У тебя в кабинете портрет висит? Висит! А у нас так: сегодня он здесь прокукарекал, а через день – по центральным СМИ! Убрать и задвинуть этого майора за Можай, да так, чтобы рот открывал только перед гусями и курями! – бесстрастно не получалось.

– Так у него же, у Клячина, сеструха, трщ полковник, она же самого Прошки Шулепова сполюбовница, трщ полковник! Вы что, не знали?

– Ах, так! И досье мне на этого журналиста Шалапутина!

– Шалоумов-в-ва!

– Досье! Только: «так точно» и «слушаюсь»!

– Слушаюсь! Так точно! – ответил начальник командира и принял распоряжение к исполнению.

Так и не появился в отдаленном приграничном райцентре Копылиха новый начальник милиции майор Клячин.

Ни сейчас, ни позже, а пока:

– Вот так, керя: Славку-то убили! – посматривает на меня в зеркальце Юра.

– Уже и на помойку выбросили; – подтверждаю я, думая: «Вот тебе, Славка, и граната на шее… А тот, второй, думается мне, Чимба…»

Нарочитая грубость – давняя защита от печали и нежности. Видно, возраст наш надо нам с керей исчислять не хронологически, а, исходя из логики жизни, – логически. Только потом, как в рапиде, к зачерствелому стыду своему, вспоминаю, что Слава остался там, в деревенском осажденном погребе. А на помойку его выкинули, чтобы показать живым истинное, по их усмотрению, место российского милиционера: рядом с бандитским паханом и на свалке. Интересная суть самосуда!

– Д-а! – печально улыбается Юра, неотрывно глядя на меня все в то же зеркало. – Работа у него была такая… Государственного человека Славку и – на помойку.

– Нация первична – государство вторично. Особенно, когда рядом на помойке…

– Это уж как водится! Только ты путаешь понятия: народ и нация…

– Аксиомы у каждого свои, – говорю я. – Одни идут за них на праведный бой, другие идут изображать бой на театральной сцене. Или на съезде нищих, что тоже впечатляет.

– Разве я против боя? С чего ты взял? Это тебя нынче толковать, как Писание, надо. Но вот то, что с твоей работкой с голодухи не вымрешь, – это точно! Воронья у тебя работенка. Помоек хватает!

– Точно! – снова соглашаюсь я. – А у тебя шакалья!

– Ничего подобного, керя. Все попрошайничают. Пендосы, кстати, по самую репину в долгах у интернационала. А мне же лично импонирует практика Муссолини. Великий дуче, в общем-то, строил государство на артельных, корпоративных принципах. Или назовем их коллективистскими. Италия была нищей. Она до сих пор небогата. И до сих пор, керя, старшее поколение нищей Италии те времена воспринимает положительно. Кроме, разумеется, войны. А у нас в России – великие традиции побирушничества! А какой опыт! А какие благоприятные исторические условия! «… Нищие, а особенно юродивые, считались святыми людьми, заступниками перед Богом за наши грехи…» – почти дословно цитирует он из первой части доклада, который я для него напишу за пятьсот баксов.