Псаломщик

… Дело было осенью в ранних сумерках. Мы с керей по пожарной лестнице полезли на крышу первой в Китаевске пятиэтажки. Как же не влезть на местный небоскреб! Лестница была холодной и мокрой. Оттого, что руки потеряли чувствительность, я сорвался. И в следующее же мгновение я оказался сторонним наблюдателем того, что происходит. Причем собственное не то скольжение, не то падение по лестнице я видел попеременно с двух точек. Первая – непосредственно изнутри моего тела. Ощущение – падаю не я, падает тело и при этом с огромной скоростью, как хороший компьютер, ищет варианты своего спасения. Вторая – я лечу рядом со своим падающим телом и вижу это со стороны. Застрял я за пять ступенек до конца лестницы. И с полчаса сидел на ней, приходил в себя. И вот с этого момента я стал догадываться, что я и мое тело – это разное, что я могу жить и действовать независимо от него. Потом острота озарения пропала, я уже не был в этом уверен и даже гнал от себя эти воспоминания, стесняясь их, как детской веры в чудеса.

Иван Георгиевич снова напомнил нам о том, что жизнь продолжается там, за чертой смерти и, наверное, во многом определяется тем, как мы ее просадили здесь.

Так и душа города живет сейчас вне видимых глазу очертаний собственной выморочности. Мы смотрели на него из окон кабинета доктора Ксении. Благо шло воскресенье. Работала только дежурная смена, и Наташа, пользуясь благорасположением Ксении, вызвала сюда и отца Христодула, и Шалоумова.

– Мы сделаем так, – режиссировал керя. – Шалоумов закажет на завтра внеочередной эфир. Передача как бы о том, какие хорошие у нас буржуи! Один из них, известный в городе хлеботорговец Иван Хара, жертвует огромные деньги на строительство православного храма и детского приюта в деревне Антониха. Есть, есть в нашем народе предприниматели, не погнавшиеся за личным обогащением, умеющие контролировать собственные потребности, думающие в первую очередь о благе общественном. Сенсация! Натаха сядет в студии на звонки, она наши голоса знает, она будет обеспечивать связь. Для страховки я, допустим, буду называть ее Аленой, ты, керя, назовешься, к примеру, Коневым из села Коровий бор, а Ксения…

– Ивана, Анпиратор, не замай! Ксеньку – не впутывай! – сказала Наташа. – Революция не должна пожирать своих врачей! Подскажи ему, Петя – он тебя слушается!

– Ревнуешь. Это плохо. Но Ксению Сергеевну впутывать не буду, хорошо. В эфире достаточно будет и двух китов: Шалоумова с керей. У них хорошо получается. Сотни моих людей сядут на линию. Они обеспечат поток звонков – только успевайте крутиться, керя, как волшебные жерновцы!

– А я-то опять с какого боку жерновец, керя? Я сюда зачем ехал: чтобы ты на мне ехал или чтобы все же заработать на пропитание семейства? И Наталья права: не надо делать фарса из преображения человека! Из чуда Божьего! Не каждое лыко-то суй в строку! Не смей! Ведь только что на коленях к батюшкиной руке полз, лицедей ты ползучий!

– Правильно! Ты хороший – я дурак. Отвечаю на первый вопрос. Ты, керя, уместен у микрофона потому, что Иван Георгиевич отказал деньги на строительство храма именно твоему семейству, а не мне, лицедею Медынцеву! И твое местонахождение в прямом эфире – оправданно. К тому же никто, как ты с твоей всегда козырной системой расстановки акцентов, не откроет людям глаза на вопиющее беззаконие! У них шоры! – и он почему-то постукал пальцем по лбу Ксении. Она мило улыбнулась мне. – Второе: смотри, сколько денег обломилось тебе от хлебной торговли! Сто тысяч долларов! Мало?

– Очень много. Но это не мои деньги!

– Да, действительно… – на мгновение смялся он. – Твои, керя, заработанные, у меня, я могу тебе отдать. Вот только дождемся Шалоумова.

– Вот и хорошо, – сказал я. – Тогда и поговорим.

– Видите? – спросил женщин керя. – Отечество в опасности, а этот Козьма Минин торгуется с князем Пожарским об ста рулонах ревендука33! Измельчал русский народ.

– Давай, керя, сегодня больше не острить. Хорошо? Иначе пропадай моя телега! Я жене с ребенком не могу позвонить которые сутки! И прекрати морочить мне голову этими своими… рокировками!