Псевдо

Кто мы все? Кто такие? Почему раньше не замечали? А тебе, Сеня Славович Журов, роман сей тоже дам почитать. Хочу, чтоб понравилось тебе. Только ты не рассматривай его как литературку эту ебучую всеобъемлющую! Ты его как свой дом оцени, в котором жить тебе придется всю жизнь! (И это ко всем относится!)

Одну не ту строчку напишешь, и всё пойдет не своим чередом. А сколько таких уже? Вы случайно не считали? Нет?

У меня не было жетона, не было проездного документа, не было ни хуя. У «контроля» встретил свою первую тёщу Светлану Ивановну. Она меня не заметила… Она прошла, а я нет. Денег нету. Жаль. Хороший она человек. Хотелось бы с ней попиздеть. Ведь если бы всё хорошо, то могли бы пиздеть до самого «Китай-города» (там у меня пересадка). Но не смогли мы с ней.

А потом я всё-таки прошел. Пропустила меня добрая тётя. Добрая тётя пропустила меня-мудака. Какой с кого спрос? А, Арсений? Какой с кого спрос?

А изначально, после фразы в скобочках (и это ко всем относится) я хотел написать о том, что мы с Милой шли подавать заявление в ЗАГС (чтобы пожениться), а теперь, многие лета спустя, я иду по бульвару в обратную сторону. Хотел я так написать, но не написал. Написал теперь, три абзаца спустя. Но так как я всё оговорил, то можно считать, что трёх абзацев как не бывало. А вместо них известного рода яма, в которую весь мир ёбнулся и жалобно застонал.

Гулял мир по лесному массиву всевозможных словечек и думал, что вот эти злоебучие три абзаца:

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

…………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………

Гулял мир по лесному массиву всевозможных словечек и думал, что вот эти злоебучие три абзаца — это такая же травка, деревца, словом, лесная поверхность, но ошибался жестоко. Была это всего лишь сплошная голая графия, а под графией — что ни на есть ямища, блядь.

Упал туда мир и жалобно застонал, а я из этой ямы хуй выпущу! И более того, что хуй — кровь выпущу и выколю зенки!

Специально для тебя, Иринушка: ПИПИСЬКА!!!

Трагедия разыгралась так: Божийдаров, чья мама — Светлана Ивановна тоже…

И опрокинулась лодка. И парабеллум не нужен уже. И ничего не нужно. И медведица большая и белая проплывала на льдине. И Умка. И всё им казалось мало. (Сейчас поезд приедет. Имеется в виду метрополитен. Имеется. Всегда в продаже имеется. Всегда в продаже горячий метрополитен!)

Божийдарову холодно. Многим тепло. Очень многим сейчас тепло. Что с того?

Многим тепло, а Божийдарову-то холодно. Так-то вот так, мои дорогие. Святая…

А с Еленушкой, кстати, сегодня по телефону разговор был. Такая стала клёвая, деликатно-язвительная девка. Кайф! (не то слово!) Или всегда такая была, и только со мной жалостливо так нежно мяукала, как котёнок (котёнком я константинно называл свою первую жену Милу). Жалостливо, говорю, мяукала, потому что, наверное, любила меня, мудака, а со всеми остальными всегда такая была, как со мной теперь, когда я стал такой же, как те мудаки были тогда.

(Данный абзац был мною полностью завершён за два с половиной часа до написания. Это редкость, ебёмте.)

Когда я был маленький, и когда мне было при этом шестнадцать лет (только исполнилось) мы с Дуловым сочиняли песенки: я — текст, а он музыку. Я тогда, глупышка, любила питерский рок и сподобилась я, дурочка, сочинить нечто:

 По ступенькам вверх,
кубарем вниз —
тренировка ежедневных
падений ниц… и т. д.

А музыка была при этом чем-то похожа на Майкла Джексона, и раньше на неё был текст Дулова:

…зигзагами мысль из голубого дыма,
магический круг со вчерашним я.
Звон стекла сквозь музыку пульса,
Ночь в бездонных глазах…

И припев: Кристина!..

Вот такой вот мы занимались вот поебенью. Хотя дуловский текст весьма и весьма для 15-ти тогдашних дуловских лет. Лучше моего. (Всё-таки, блядь, в метро совершенно некомфортные условия для ведения «простой литературной работы».)

К Божийдарову медленно подплыла рыба, неожиданно нежно и предварительно проведя плавником по спине, и человеческим голосом, прямо-таки ангельским голоском, молвила: «Садитесь, я подвезу вас!..» И они поплыли в ночи. Человек и рыбёшка. Поплыли вдвоём в тишине. И в высоте зазвучала третья часть шостаковичевской симфонии N 5, ре минор.

Я думал несколько дней подряд, когда продолжу? Когда? В какой-то миг подумал, что никогда. А вот продолжаю: Кошеверов в тамбуре восьмого вагона, следующего, как и весь поезд, по маршруту «Архангельск — Москва», говорил о своей маме. Как вы думаете, о чём именно?