Псевдо

Ещё много говорил несчастному Гаврилову о том, что надо, мол, много, очень много работать («…я убедилась, что они за люди! Никогда не думала, что она такая! Грамотная, но не интеллигентная!» — говорит старушка справа, видимо, о невестке), что никто не хочет заниматься простым литературным трудом. Один Кирилл Анкудинов (говорил апостолу Гаврилову апостол Кузьмин) ходит на литературные вечера, пытается чему-то научиться. Пиздец!!! Как всегда, опять эти слова!

Я моментально отнёс их и к себе тоже. Отнёс на помойку своей души (простите за такой примитивный метафорический ход) и оченно загрустил.

Что же это такое? Я работаю, работаю, делаю, делаю, постоянно себя подгоняю, вечно боюсь, как бы не сделать меньше, чем можно, снова работаю, снова делаю, ложусь изможденный немного поспать, утром опять все снова, а потом вдруг вновь и вновь находится какое-то чмо, которое говорит мне весомо так и серьёзно: «Надо работать! Надо больше работать!» Простой труд писателя, простой труд композитора, простой труд для куска хлеба и сигарет, простой труд, простой труд, простой труд. Боже мой, как же вы все заебали! Что я сейчас, интересно, делаю по-вашему?! И ещё этот дядя Игоряша, добрая, несчастная, потрёпанная мудашка, и Ириша, и прочие… Работай, работай, работай! Да работаю я! Отъебитесь все!!!

Когда Ивлен был по отдельности Иваном и Еленой, та часть, которая была Иваном-царевичем, великим русским живописцем, обладала примерно тем же комплексом внутренних проблем, что и я. Он рисовал, рисовал, работал, работал, переделывал, совершенствовался, временно деградировал и снова устремлялся на штурм всевозможных духовных высот, а потом всё свелось к тому, что он стал андрогином. Такой клёвой самодостаточной особью идеальной, и всё стало у Ивлена заебись! Перестало хотеться бабу, перестали мучить смутные и сбивчивые сновидения на сексуальные темы, столь характерные для нервных женщинок, перестало хотеться рисовать, молиться, одним словом (точнее двумя), всё перестало.

Лежал он целыми днями на диване и был доволен, а психоанализ начисто прекратился.

Ивлен ел, спал, смотрел MTV, почти машинально поглаживал кошечку и ходил гулять с дорогостоящей собачкой. Собственно, с Жужу. (Когда я вставлю в текст романа черновой вариант начала, вы поймёте, что по моёму изначальному плану вы уже должны были бы знать, кто такая Жужу, и чем, собственно, характерно это четвероногое.)

Однажды к Ивлену пришёл странный человек в сером плаще с капюшоном. Капюшон был очень глубокий, лицо не просматривалось, да и не очень-то хотелось заглядывать в эту серую глубину. А чего хотелось?

Да ничего Ивлену, как всегда, не хотелось! Одно знаю твердо: настал момент обнародовать исконное начало и прекратить все эти фишечки с недосказанностями и прочим псевдоэстетским туманом.

Я вклею эти странички, ибо начало написано в другой тетрадке, в тетрадь с основным текстом «Псевдо». Но для этого необходимо дописать эту сторону листа, чтобы хоть чуть-чуть удлиннить жизнь моего доброго маленького товарища. Ведь жизнь надо беречь, да? Как свою, так тем паче чужую!

(Ещё одно замечание, не относящееся к делу, напоследок хотелось мне сделать. Бы. У меня в школе № 112, где я проучился целых семь лет (с 1983-го по 1990-й год) была одноклассница, имя и фамилия которой полностью совпадали с именем и фамилией моей второй жены Лены Зайцевой. После окончания школы я не встречал эту девушку ни разу, хотя других одноклассников и одноклассниц лицезрел постоянно. Продолжалась эта несправедливость до тех пор, пока в моей жизни не появилась Лена Зайцева-2 (Любимая), а ещё точнее, до тех пор, пока не распался наш недолгий брак.

Теперь я встречаю Лену Зайцеву-1 (она же в свете последних событий Лена Зайцева-3) практически еженедельно. Последний раз я встретил её десять минут назад в подземном переходе в преддверьи «писательского треугольника»: «Тверская» (бывшая «Горьковская»), «Пушкинская» и «Чеховская». Произошло это около полудня 20 марта 1995-го года. Она, как всегда, не узнала меня.)

Странный человек молча прошёл в гостиную, медленно опустился в хозяйское кресло возле камина и, закинув ногу на ногу, заговорил негромко и с хрипотцой: «Здравствуй! Я знаю, кто ты, но ты не знаешь, кто я. Я — Тесей. Жизнь и всевозможные приключения изуродовали мое некогда прекрасное лицо, исковеркали мою некогда чистую и светлую душу, но мой мозг, мой ум, сохранился весьма неплохо, и моя память по-прежнему тверда и всеобъемлюща. Поэтому сегодня я здесь. Сегодня я здесь, Ивлен, чтобы НЕ возвестить тебе исконное начало романа Максима Скворцова «Псевдо»»…

Ивлен вытаращил на Тесея глаза и вдруг неожиданно для себя самого пронзительно закричал: «Да ты что же это, блядь, о себе думаешь! Хуйло ёбаное! Иди на хуй отсюда, блядь, педрило ты горемычное! Я тебе сказал, блядь, уёбывай на хуй отсюда, Кентавр ебучий, блядь! Греби отсюда! Мне что, повторить, блядь? Нет? Ты не слышишь, чего я сказал?! Пиздуй отсюда!»

Или даже не так он сказал. Он сказал: «Слушай, а… это… тебе… на хуй не пройтись ли случайно, нет, а?»