Псевдолотман. Историко-бытовой комментарий к поэме А. С. Пушкина «Граф Нулин»

«Трудящийся судья!

Устав от должностей заботливого чина,

Приди покоиться в гостях у селянина,

Где мирны дни ведет счастливая семья;

А чтоб такое диво

Не возмогло тебе представиться за лживо,

Спроси у всей семьи спокойных дней секрет,

И вот тебе ответ:

«Во время нашего досуга

Не затрудняем мы друг друга

Делами свыше нас;

Хоть дел других не охуждаем,

А только рассуждаем,

Как лучше сделать нам на круглый год запас,

К простому вся дни пиру.

(…)

Бежим ловящих нас похвал;

И если иногда, подчас, из доброй воли,

Придет Фортуна к нам откушать хлеба-соли,

Мы рады тем, чем бог послал». (1784 [1] )

Тот же мотив звучит спустя четверть века в «Деревенской жизни» Г. Р. Державина:

«Что нужды мне до града

В деревне я живу;

Мне лент и звезд не надо,

Вельможей не слыву.

(…)

Богат, коль здрав, обилен,

Могу поесть, попить;

Подчас и не бессилен

С Миленой пошалить». (1802)

В 1785 году императрица Екатерина II подписала «Грамоту на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства», в соответствии с которой дворянам жаловалось «дозволение собираться в той губернии, где жительство имеют, и составлять дворянское общество в каждом наместничестве и пользоваться… правами, выгодами, отличностями и преимуществами» ( РЗ , 32). Так в провинции появились губернские и уездные дворянские собрания, давшие начало общественной жизни. Дворянство окончательно оформилось в единую корпорацию, скрепленную законодательно установленными привилегиями, а также родственными связями и свойственными только этому слою общественными институтами.

В этих условиях усадьба ассоциировалась в первую очередь с частным, негосударственным и свободным образом жизни. Добавим к этому ориентацию на европейские традиции в образовании, костюме, обстановке и формах общения, и каждая усадьба предстанет маленьким островком отдельной дворянской культуры в безбрежье сельского народного быта. А можно сказать об этом и так: «усадьбу окружал ореол душевного и физического благоденствия, устойчивого бытования, безопасности, в самом широком смысле этого слова» ( Евангулова , 186).

Но и это еще не все. Поскольку «социальное самочувствие дворянина строилось на равновесии осознания себя как гражданина и как человека частного» («… в окрестностях» , 141), то и усадьба приобретала двойной, а то и тройной образ. Она была и символом частной жизни, и местом приложения гражданских добродетелей (помещик «отечески» относится к своим крестьянам), и форпостом государственной власти (помещик был представителем закона для своих крестьян). С другой стороны, усадьба символизировала семейное единство жизни крестьян и помещиков. Как исполнял в «Куплетах из одной сельской комедии», сочиненных Н.М. Карамзиным в 1800 г., «хор земледельцев»:

«Как не петь нам? Мы счастливы.

Славим барина-отца.

Наши речи некрасивы,

Но чувствительны сердца.

Горожане нас умнее:

Их искусство говорить.

Что ж умеем мы? Сильнее

Благодетелей любить».

Деревня (усадьба) в сознании дворянина конца XVIII – начала XIX века ассоциировалась и с определенным возрастом, и с определенным временем года, и с соответствующим поведением. В деревне проходило детство дворянина лет до двенадцати-тринадцати. Покидал он ее для учебы, службы и жизни «в свете», а возвращался лишь наездами – в отпуск. Но когда приходила пора заводить семью, он либо подавал в отставку и совсем переезжал в деревню, либо проводил в усадьбе летний сезон, превращаясь, на время, из светского щеголя или рьяного служаки в придирчивого хозяина, хлебосольного барина, добродушного соседа и заядлого охотника. Таким предстает перед нами деревенское житье Г.Р. Державина в его стихах «Евгению. Жизнь Званская»: