Псих, а может, и не псих...

Пока я ходил в санузел и обувался, мать с сыном что-то бурно шёпотом обсуждали. На мой вопросительный взгляд они дружно улыбнулись, не посвятив меня в обсуждаемую тему.

Мы вышли с Димой за порог квартиры, оставив Аллу Дмитриевну собираться на суточное дежурство. Но, когда я уже был одет в куртку, она вышла в прихожую, наклонила мою голову к своему лицу и поцеловала меня в лоб:

— Сынок, я желаю тебе удачи, найди себя для себя, знай, ты нам с Димой стал очень дорог. Мне бы такого зятя, а то судьба подкинула пропойцу и лодыря, а моя дурочка никак не может с ним развязаться…

Из этих напутственных слов я понял, что эти люди далеко не безразличны к моей судьбе, и то, что у Димы есть сестра.

Вскоре мы добрались до первого попавшегося обувного магазина. Боль от тесных кроссовок была несусветная, и я еле доковылял туда на истёртых в кровь ногах. Честно признаться, я не помнил, что находилось в этом здании в моём мире. Мы переступили две обшарпанные ступеньки и вошли внутрь. На улице было мрачно в этот декабрьский день, но торговый зал тоже не отличался весёлым светом.

Дима сразу повёл меня к стеллажу с самыми большими размерами. Выбор обуви, прямо скажем, был не богат. Я смотрел с грустью на десяток видов зимней обуви сорок пятого и сорок шестого размера:

— Дим, может, двинем в другое место, тут же полный мрак…

— Вить, поверь ты мне, в других магазинах выбор не больший, а если хочешь что-то модерновое или импортное, надо на базар двигать, но там в два, а то и в три раза дороже.

Я стал перебирать стоящие на стеллаже сапоги и ботинки. Простые резиновые мне совсем не годились, литые с тёплой подкладкой весом в пуд на всякий случай отставил в сторону, войлочные ботинки на замке — старики в мою доармейскую юность называли их «прощай, молодость» — в такую погоду развалятся за три дня. Дима отрицательно покачал головой.

Были ещё ботинки на шнурках на тонкой подошве и из такого слабенького кожзаменителя, что казалось их можно разорвать пальцами.

На стеллаже с моим размером стояли ещё три вида громоздких кроссовок и такого же типа ботинки, но я сразу же отвернулся, посмотрев на ценники, за мои тридцать целковеньких я мог себе позволить только те, что перечислил ранее.

Дима сунул мне в руки ботинки на толстой подошве, подбитые изнутри искусственным мехом:

— Мерь давай…

— Ты что, сдурел, пятьдесят два рубля, а у меня чуть больше половины…

— Мерь, я тебе сказал. Ты что богатый, чтобы по пять пар за зиму покупать? А этих и на следующую зиму хватит, сам себе с получки такие затоварю.

— Дружище, но мне же тут в рассрочку не дадут, моя кредитная карточка осталась в той жизни…

— А что вы, как на западе, кредитками рассчитывались?

— Не все, но уже многие. Удобно, зарплата вся твоя идёт в банк на счёт, а раз в месяц снимают с него по кредитке набранные тобой суммы, потраченные на покупки. Так же можно расписывать, то есть делить на выплаты стоимость крупных приобретений на месяцы и даже на годы, если позволяет зарплата…

— Считай, мы с мамой открываем тебе кредит, мерь и не валяй дурака.

Я повиновался, мысленно дав себе слово при первой же возможности рассчитаться с добрыми людьми и отблагодарить всем, чем только смогу. Сорок пятый оказался мне тесен, но, на моё счастье, миловидная продавщица принесла со склада отложенную кому-то пару сорок шестого, улыбаясь нам с Димой во все свои ямочки на щеках. Ботинки были мне большеваты, но Дима заверил, что с шерстяным носком будет само то. Так оно и оказалось, девушка по просьбе Димы принесла мне пару тёплых носков, и я к зиме был готов капитально.

В новых ботинках я и вышел из магазина, неся в коробке старые кроссовки Димы. Мы ещё не успели далеко отойти от дома, поэтому вернулись и освободили руки от ненужной ноши.

Я шёл по покрытому снежной крошкой тротуару, наслаждаясь комфортом обуви, пялясь, как турист, по сторонам, отмечая про себя, насколько блекло выглядит город по сравнению с тем, что он представляет из себя в моём бывшем мире.

Мимо меня проезжали старые Икарусы, звенели на рельсах дребезжащие вагоны трамваев, среди автомобилей редко попадались иностранные, в основном здесь были Жигули, Волги и Москвичи.

Дима нарушил моё молчание и созерцание:

— Что, Витёк, смотришь таким затравленным взглядом? У вас всё не так и не такое?

— Дим, я будто вернулся в девяносто первый год, когда мальчишкой приезжал из деревни к дяде, но тогда я иного не видел.

— А что у вас другое или по-другому?

— Всё, Дима, всё… — улицы, дома, магазины, ассортимент, транспорт, только люди у вас лучше…

— Чем же?

— Добрее и приветливей…

— Ну, Витёк, у нас тоже всякого сброда хватает, и хамства хоть отбавляй…

— У нас как раз этого не часто встретишь, но люди в основном разучились искренне улыбаться, как это делала продавщица в обувном магазине.

— Это не пример, не делай поспешных выводов.

Мы тем временем подошли к бассейну с красноречивым названием «Молодость», на месте которого в моём бывшем мире находился спорткомплекс, где я работал штатным массажистом, и где разыгралась драма, после чего я оказался каким-то образом в параллельном измерении.