Психи (ЛП)

Я выпрыгиваю из внедорожника и смотрю, как Роман шагает к стене. Он хватает рычаг и толкает его вверх, и один за другим большие лампы заливают светом темное помещение.

— Добро пожаловать на нашу игровую площадку, — с гордостью говорит Роман.

Я смотрю в шоке, приоткрыв рот, когда осматриваю огромное пространство. Это похоже на большую бетонную коробку с укрепленными стенами, поддерживающими замок над ней. По обе стороны от жуткой игровой площадки расположены камеры, и, осматривая их, я насчитала не менее пятнадцати с каждой стороны.

Здесь есть отдельные комнаты с дренажными системами и шлангами для смывания улик, а с потолка свисают тяжелые цепи и крюки.

— Что это, черт возьми, такое? — Я дышу, по моему телу пробегает дрожь, и кожа покрывается холодным потом. — Это что, какая-то скотобойня?

— Большую часть времени, — говорит Маркус, и та же злая тьма заливает его взгляд. — Хотя, когда она не используется, в нем можно устраивать довольно грандиозные вечеринки.

Я качаю головой, даже отдаленно не заинтересованная в объяснении.

— Мы можем просто… сделать то, ради чего вы меня сюда привели?

Роман кивает и начинает идти, направляясь в левую часть комнаты, к ряду широких камер. Я следую за ним, Маркус и Леви следуют за мной.

— Ваш отец знает об этом?

Леви вздыхает.

— К сожалению. Предполагалось, что это будет нашим маленьким секретом, но теперь его приспешники используют наши помещения и портят наши инструменты. Гребаные любители.

— Ты не можешь помешать им войти?

— Сначала так и было, — говорит Роман. — Но с Дорогим папочкой все прошло не так гладко. Просто так проще, но мы держим их в напряжении. Они так же боятся приходить сюда, как и люди, которых они приводят с собой. Это похоже на вечеринку. Кто из них потеряет свои жизни первым?

Я тяжело сглатываю, скрещивая руки на груди.

— Вы не часто ходили на вечеринки, когда росли, не так ли?

Маркус смотрит в мою сторону, его брови хмурятся, когда он пытается понять смысл моего комментария, но его пустое выражение лица вызывает у меня довольную улыбку.

Я отвожу взгляд, когда Роман останавливается перед широкой камерой, такой же большой, как моя старая гостиная.

— Вот мы и на месте, — говорит он, оглядываясь на меня и терпеливо ожидая, когда я догоню его. Я опускаю взгляд, слишком боясь поднять глаза и посмотреть, что находится внутри камеры, когда подхожу к нему сбоку. — Считай это предложением мира за то, что произошло с Лукасом Миллером.

Из-за интриги я медленно поднимаю голову, и мой взгляд останавливается на человеке внутри камеры. Он болтается на тяжелых цепях, одетый только в испачканное нижнее белье. Кровь растекается по полу под ним и медленно стекает в небольшой сток в задней части камеры.

Он выглядит совершенно побежденным, без сомнения зная, что больше никогда не увидит дневного света. Мой желудок сжимается, когда я смотрю на него, сожаление поселяется глубоко внутри, но, когда он поднимает голову и его знакомые голубые глаза останавливаются на мне, мое сердце сжимается, не зная, что делать.

Максвелл Мариано. Мой отец-неудачник.

Я отступаю на шаг, один его вид для меня как удар под дых.

— Что, черт возьми, это такое? — Требую я, не в силах отвести взгляд от отца, когда по его лицу медленно расплывается улыбка.

— Предложение мира, — говорит Маркус, в его тоне слышится замешательство. — В чем дело? Я думал, это то, чего ты хочешь? Это подарок.

— Я… — Я качаю головой, меня охватывает ужас. — Ты хочешь, чтобы я убила его? Моего отца?

— Ты сказала, что годами страдала от его жестокого обращения, — говорит Леви. — Тебя заставили есть из мусорных баков и бояться за свою жизнь, каждый день живя с ним. Он крал у тебя снова и снова, а ты просто хочешь стоять здесь и глазеть на него?

Отец смеется и сплевывает кровь на грязный бетон.

— Она слишком слаба. Она никогда этого не сделает.

Ярость захлестывает меня, и я тянусь сзади к штанам Романа, хватаю его пистолет и вырываю его. Я направляю его прямо в грудь моего отца, гнев кружится во мне подобно дикому торнадо.

— Я слаба только потому, что ты сделал меня такой, — киплю я. — Я провела годы, убегая от тебя, финансируя твои дерьмовые пристрастия, боясь, что однажды ты совершишь какую-нибудь глупость, например, продашь меня, чтобы расплатиться со своими долгами, и посмотри, где мы сейчас находимся. Эти ублюдки стоят у меня за спиной, а не у тебя.

Страх мелькает в его глазах, прежде чем он стряхивает его.

— Неважно, кто стоит у тебя за спиной, милая. Ты никогда не нажмешь на курок. В тебе этого нет.

Слезы выступают у меня на глазах, когда я борюсь с желанием сделать что-то, что, я знаю, вернется и будет преследовать меня. Я сражаюсь между добром и злом, силой и слабостью, честью и позором.

В глубине моего горла образуется комок, из-за которого почти невозможно дышать.

— Ты никчемный кусок дерьма, — выплевываю я. — Если я не убью тебя сейчас, это наверняка сделает Джованни, черт возьми.

— Ты ни черта не знаешь о Джованни.