Поскольку здесь затрагиваются различные патологические результаты проработки потери объекта, большинство психоаналитических рассуждений на эту тему связано с депрессией. Здесь я не буду пытаться делать обзор различных теорий, касающихся развития и движущих сил депрессии, но, по-видимому, разработка психоаналитической теории психотической депрессии не продвинулась особенно далеко со времен классических формулировок Фрейда (1917). Как хорошо известно, эта теория базируется на концепции глобальной интернализации амбивалентно переживаемого потерянного объекта и последующего обращения агрессии против Собственного Я субъекта, измененного идентификацией.
Формулировки Бибринга (1953) относительно общего значения нарциссических травм как производителей депрессивного аффекта и взгляд Иоффе и Сандлера (1965) на депрессию как на психическую боль, проистекающую из переживания различия между идеалом и реальным состоянием Собственного Я, представляют важные дополнения к психоаналитической теории депрессии, но являются менее полезными для понимания развития и движущих сил тяжелых клинических депрессий.
Представленная здесь схема обращения с потерей объекта, так же, как и представленный во второй главе обзор, касающийся депрессивного решения проблемы в раннем детстве, может быть использована для достижения более глубокого понимания внутренних условий, способствующих тяжелым и откровенно психотическим депрессиям. Однако эта тема слишком обширна и сложна, чтобы быть предметом обсуждения в данной связи.
Потеря дополнительного объекта
Потеря главного объекта любви часто включает в себя дополнительную объектную потерю, отличающуюся по своей природе и степени значимости. Это прежде всего относится к тем объектам, в сознании которых потерянный объект и выживший партнер (субъект) были нераздельно связаны друг с другом. В частности, потеря супруга как правило влечет за собой потерю определенных друзей и родственников.
В какой мере это будет иметь место, зависит от того, насколько эти дополнительные объекты воспринимали как потерянный объект, так и уцелевший субъект в качестве индивидуальных личностей или в качестве нераздельного функционального целого, которое после исчезновения его важных частичных аспектов теряет свою полезность для друзей и родственников, имеющих к нему отношение. Кроме того, даже на индивидуальном уровне объектной связи различные эдипально-детерминированные фантазии о разбитой паре могут часто приводить к отказу от ее оставшейся части.
Если в отношении к паре друзей и родственников преобладали эдиповы переносные элементы, то они склонны переживать потерю одного из партнеров как потерю важной бессознательной фантазии. Независимо от того, касается ли это взрослых детей, других родственников или дру-зей, потеря такого объекта приводит как правило к потрясению или разрушению в них компенсирующей и уравновешивающей фантазии, которая возможно была для них существенно важной в совладании с их остающимися эдиповыми проблемами. Результатом могут быть такие перемены в их отношении к оставшемуся в живых супругу, которые будут представлять для последнего неожиданную потерю дополнительного объекта.
Вольфенштейн (1966,1967) подчеркивал, что дети, потерявшие родителя, стараются управлять враждебностью, прежде направленной на этого родителя, путем его или ее идеализации и смещая свои агрессивные чувства на оставшегося родителя. Тем не менее, это наблюдение в равной степени применимо к подобным потерям в последующей жизни при условии, что данная пара бессознательно представляла преобладающе эдиповы объекты для их родственников или друзей. Выживший партнер может потом обнаружить себя в качестве мишени неожиданной и очевидно неудовлетворенной враждебности, которая может значительно усиливать и активизировать его переживание потери объекта и сопутствующую необходимость ее проработки.