Многие авторы считают эмпатические отклики реакциями разделенной судьбы, основанными на индивидуальных и универсально человеческих жизненных переживаниях наблюдателя, достаточно сходных или аналогичных переживаниям другого человека. Относительная близость текущего переживания другого человека по сравнению с собственными хранимыми переживаниями наблюдателя будет затем позволять пробную идентификацию последнего со способом переживания другого лица. Это ведет через временное разделение аффективной значимости переживания другого человека к лучшему его пониманию (Racker, 1957; Berger, 1987). Моделл (1984) открыто говорит, что знание посредством эмпатии является приятным повторным нахождением аспектов Собственного Я в другом человеке.
По-моему, важно осознать, что репрезентации собственных эмоционально значимых прошлых переживаний, которые используются в таких сравнениях, сами во многом являются результатами информативных идентификаций с постигаемыми эмоциональными переживаниями собственных первичных объектов. Те ранние эмпатические переживания, которые создали оснастку и способность к эмпатии посредством сравнения, сами не могли быть результатами таких сравнений. In statu nacsendi (по состоянию зарождения) они возникли как новые эмпирические и репрезентативные достижения через творческое использование идентификаций. Мне представляется, что даже если крайне эмпатическое понимание в повседневной жизни происходит на основе сравнения, имеются взаимоотношения, в которых первоначальная творческая форма эмпатии остается активной и даже может быть существенно важной для конечных целей этих особых взаимодействий.
Хотя простые обобщения (Novick and Kelly, 1970) на основании собственных прошлых переживаний не включают в себя информативные идентификации с субъективным переживанием объекта и поэтому могут приводить лишь к псевдопониманию, эмпатия, основанная на разделенном прошлом, обеспечивает почву и способствует целям большей части эмоционального понимания между людьми в целом.
Наблюдается общая тенденция к драматическому уменьшению структурообразующих интернализаций после подросткового кризиса и возрастающая склонность к использованию уже достигнутых структур. Представляется, что независимо от мотивации это также может быть справедливым для структур понимания. Такая особая мотивация может в большей или меньшей степени обеспечиваться эмоционально особенно интенсивными и важными взаимоотношениями, где крайне важно достижение и понимание объекта. Такие взаимоотношения наблюдаются между зрелыми любовниками, преданным отношением родителя к своему растущему ребенку, а также в отношении аналитика к пациенту.
Следует подчеркнуть, что наличие и разделение творческой эмпатии в этих взаимоотношениях относительно и каждое из них может функционировать и протекать вполне адекватно даже в ее отсутствие. Но также справедливо, что творческая эмпатия постоянно присутствует в любовных взаимоотношениях, для которых характерна способность оставаться свежими и обновляющимися, а также во взаимоотношениях между родителями и детьми, где она творчески и детски-специфическим образом помогает развертыванию индивидуальных потенциальных возможностей последних. Если рассматривать психоаналитическое лечение как попытку реактивации и максимальной помощи пациенту при задержке психического развития, все, что было сказано о преданном родителе, будет также, с соответствующими необходимыми изменениями, относиться к аналитику в его функции в качестве нового связанного с развитием объекта для пациента. Зрелые любовники, подлинно «генеративные» родители и особенно успешные аналитики различаются по длительности мотивации и способности оставаться открытыми и подвергать себя новым эмоциональным переживаниям через творческое использование информативной идентификации с субъективными переживаниями своих объектов. Удовлетворение, испытываемое аналитиком в таком эмпатическом переживании, проистекает не только от приятного узнавания прошлого Собственного Я, не только от узнавания объекта своего прошлого, но также от творческого переживания объекта, изменившегося вследствие существенно нового данного в опыте аспекта.
Наряду с различием между сравнительной и творческой эмпатией у них имеются точки соприкосновения, но их исследование нельзя сводить к вопросу о том, способен ли аналитик чувствовать и переживать вместо пациента, когда у последнего отсутствует способность или желание делать это самому. Мнения аналитиков в данном вопросе разделились. В то время как некоторые из них полагают, что аффекты пациента не могут быть пережиты аналитиком, если они не представлены в осознанном виде в психике пациента, Кохут (1959), например, открыто называет эмпатию «замещающейинтроспекцией», которая позволяет аналитику ощущать и переживать состояние пациента в его функции в качестве объекта Собственного Я для последнего.