Психоаналитические этюды

Между тем Эдипов комплекс имеет такое важное значение, что далеко не безразлично, каким образом попадают в эту ситуацию и каким образом освобождаются от нее. Как я показал в предыдущем сообщении, результаты которого здесь подтверждаются мною, этот комплекс у мальчика не просто вытесняется, он буквально разрушается под влиянием шока, связанного с угрозой кастрации. Мальчик отказывается от своих либидинозных привязанностей, которые десексуализируются и отчасти сублимируются. Объекты их включаются в состав «Я», где они образуют ядро «сверх-Я» и придают этому новообразованию характерные особенности. В нормальном, лучше говоря, в идеальном случае Эдипов комплекс не существует уже больше и в бессознательном, «сверх-Я» стало его наследником. Так как пенис обязан – в смысле Ференци – своей чрезвычайно высокой нарцистической насыщенностью своему органическому значению для продолжения рода, то катастрофу Эдипова комплекса – отказ от инцеста, возникновение совести, морали – следует учитывать как победу рода над индивидом. Это интересная точка зрения, если принять во внимание, что невроз основан на возмущении «Я» против требований сексуальной функции. Но если мы оставим точку зрения индивидуальной психологии, то это отнюдь не приведет нас к ясности запутанных соотношений.

У девочки отпадает мотив для разрушения Эдипова комплекса. Кастрация уже раньше оказала свое действие, которое состояло в том, что оно толкнуло ребенка к ситуации Эдипова комплекса. Поэтому последний избегает той участи, которая была ему предуготовлена у мальчика; девочка изживает его медленно, упраздняет его путем вытеснения; его влияние распространяется далеко в область нормальной душевной жизни женщины. Я говорю об этом неохотно, но не могу отделаться от мысли, что нормальный уровень нравственности у женщины – иной. «Сверх-Я» никогда не будет столь неумолимо, столь безлично и столь независимо от своих эффективных источников, как мы этого требуем от мужчины. Характерные черты, которые критика издавна ставила в упрек женщине, что она менее способна испытывать чувство справедливости, нежели мужчина, что она менее способна подчиняться настойчивым жизненным необходимостям, что она в своих решениях чаще руководствуется нежными и враждебными чувствами, – эти характерные черты находят себе достаточное обоснование в вышеприведенной модификации образования «сверх-Я». Возражение феминистов, которые хотят нам навязать полное равноправие и одинаковую оценку полов, не должно вводить нас в заблуждение, хотя следует охотно признать, что и многие мужчины далеки от мужского идеала и что все люди соединяют в себе мужские и женские характерные черты вследствие своего бисексуального предрасположения и перекрестной наследственности, так что мужественность и женственность в чистом виде остаются теоретическими конструкциями с неопределенным содержанием.

Я склонен придать сделанным здесь выводам о психических следствиях анатомического различия полов некоторую ценность, однако я знаю, что ценность эта сохранится лишь в том случае, если эти открытия, сделанные на основании нескольких случаев, получат всеобщее подтверждение и окажутся типичными. В противном случае они останутся материалом для познания разнообразных путей в развитии сексуальной жизни.

В ценных и содержательных работах – о комплексе мужественности и о кастрационном комплексе у женщины – Абрагама, Горнея, Елены Дейч – содержится многое, близко соприкасающееся с моим изложением; моя же статья содержит еще и некоторые новые моменты, так что в этом отношении она может быть оправдана.

Заметки о «вечном блокноте»

Если я не доверяю своей памяти – как известно, с невротиком это случается очень часто, но и у нормального человека есть достаточно оснований для этого, – то я могу дополнить и обеспечить ее функцию, прибегая для этого к записи. Поверхность, хранящая эту запись, грифельная доска или лист бумаги, является как бы материализованной частью аппарата воспоминания, который я в противном случае незримо ношу в себе.

Мне стоит лишь заметить себе, на каком месте помещено это зафиксированное таким образом «воспоминание», чтобы я мог в любую минуту по желанию «репродуцировать» его, и я уверен в том, что оно осталось неизменным, то есть что оно не подверглось искажениям, которые оно претерпело бы, может быть, в моей памяти.