Психоделика. Книга для мертвых

Чокнулись. Выпили. Хорошо. Собеседник медленно исчезал в сизых клубах сигаретного дыма, обволакивающих его со всех сторон. Музыка орала из темноты, но это было даже хорошо, можно было вырубиться и из разговора и из реальности, и этого никто бы не заметил, и не услышал.

– Ты учти, что проблемы жидомасонов, это проблемы самих жидомасонов! – мозолистый палец медленно поднялся и завис на уровне моих глаз, я инстинктивно отпрянул.

– Америке скоро пиздец,– донеслось слева, – причем полный и окончательный.

– Самый полный!

– Это подтверждено самыми точными математическими выкладками.

Палец покинул опасную зону, и я вернул голову в исходное состояние, над столом, на руке. Жутко захотелось спать.

– А как понять, жидомасон человек, или нет? – вместо этого спросил я.

– Это просто, если бабки есть, много, значит, жидомасон, а если нет…

Против воли я заинтересовался такой постановкой вопроса:

– Значит и этот, миллиардер, который русский…

–Тоже жидомасон,– безапелляционно ответил мне клуб дыма с противоположной стороны стола.

– И кто бы мог подумать, ай-яй-яй.

– Не юродствуй, это закон бытия. А все законы создали они.

– Жидомасоны? – на всякий случай я уточнил.

– Обязательно, кха-кха-кху! Пойду отолью… Кха!

Я уронил голову на руки. Мрачная картина бытия сначала тяжко нависла, а потом сомкнулась надо мной и я уснул.

Кто-то еще добавил:

«А в недрах инета сидит под сервером инопланетная тварь, и таращится…»

А вот и еще одна странность. Это у меня вечно с утра, если не выспался, подобная дребедень в голову лезет. Сна не помню, как такового, а такое ощущение, что не спал, а где-то лес валил. Устал, что называется…

Нет, вчера, конечно, приняли, как положено, ну не то чтобы сильно, а так, ну, как положено, короче…

Эх, чегой-то я заговариваться стал, словами паразитами. Так о чем это я? Ага. Сны, сны… Лес валил. Хрен с ним, не вспомнить все равно. Вот что там сегодня снилось? Думаете, помню? Фига, чего там я помню.

А еще, вот… Допустим сновидения большей частью рыцарские, и если предположить, что все это отзвуки моих предыдущих жизней, то что ж получается, сколько это я лет-то живу? В смысле душа моя. Где-то я читал, что четырнадцать перерождений допускается, выходит, что больше? Прикол.

А с другой стороны, ну больше и больше, какая в хера разница. Другое непонятно, Вот я, допустим, людей там убивал, мечом рубил и копьем колол, а сейчас почему от крови то мутит? Не порядок. Курицы за свою жизнь не зарезал, даже, извините, представить себе этого не могу, как можно животную жизни лишить, притом, что рыбу чищу вполне нормально, даже живую. И ем и тех и других тоже абсолютно спокойно.

Короче, одни вопросы. С другой стороны может оно дело-то наживное, может зарезать надо было кого-нибудь попробовать, гада какого-нибудь, а там глядишь и стронулось бы дело с мертвой точки. Хе-хке…

Не, на фиг. А меня ж гады резали, и неоднократно, и ничего. Недорезали, и ножиком и бутылочкой. Суки, но позаживало, ничего так.

И тут вдруг Саня говорит:

– Мне кажется, что после смерти мы все соберемся здесь на этой камере ВОМД. И будем сидеть и молча курить, в ожидании, пока кто-нибудь ходит за бутылочкой. Это будет очень большая камера, и очень большая бутылочка. Ее будут пить до той поры, пока новый Входящий не принесет следующую.

Все такие замолчали сразу, а потом сразу еще по одной налили, да уж, Санек как скажет, так скажет.

И еще мне понравилось, что никто ничего комментировать не стал, такие вот у нас в метро железные люди работают.

Не я че, я тоже придумать могу, вот вам допустим сценарий готовый для фильма.

Странного фильма, без слов. Вот представьте, огромная бетонная коробка, окруженная бетонными же заборами и колючей проволокой. Внутри работают четверо, изо дня в день. Молча, по-крайней мере зритель не слышит того, о чем они переговариваются, а может они и не переговариваются, потому что говорить уже не о чем и все сказано.

И все в вязаных шапочках, и в фуфайках, причем фуфайки одинаковые, а шапочки разные, это чтоб зрителю удобнее было работяг различать. И так несколько дней подряд одно и тоже, железо гнут, сверлят, сварка там, все дела. Ага, а потом в один прекрасный день, в цех приходят трое, и приносят одну шапочку, и вешают ее на крюк. Садятся под ней, достают бутылку водки, стаканы, разливают ее. Выпивают. Немного сидят, а потом встают разбирают инструменты и снова начинают пилить, сверлить, резать. А шапочка висит крупным планом. И все молча, а потом музыка, сначала тихо, потом громче и громче. Aphrodite’s Child “End Of The Word” или Лука Турилли, тоже мне нравится, паразит. И камера выше и выше, и прочь из цеха в небеса. И оттуда цех маленький-маленький такой, и снег всюду на многие километры…

Через некоторое время замечаю, что говорю вслух, даже не говорю, кричу и все слушают молча, а у Петрович слеза с края глаза…

И молоточки в висках: тук-тук-тук… тук-тук-тук… тук-тук-тук…

х х х

Сон