– Нам удалось убить пятерых, одного взяли в плен, он умер, покончил с собой. Так мы узнали про лезвия на руках, и про кожаные жилеты со множеством острейший ножей, которые были у этих адовых воинов.
Мы отступили, но ночью они вернулись. Это была резня, сильных, вооруженных, обученных воинскому ремеслу мужчин резали как баранов. Нас погибло три четверти от общего числа. И мы ушли от города. Ждать помощи. Странные враги не беспокоили нас целых две недели. Мы хоронили друзей и молились.
Когда подошло еще пять тысяч наших воинов, мы снова пошли на приступ. Но атаковать было некого, город оказался пуст. Мы беспрепятственно вошли в него, нашли еду и лошадей.
– А потом? – вырвалось у меня.
Эсперо сжал кулаки:
– Ночью погибли все, включая командиров. Те, кто остался, жалкие пять сотен человек в панике бежали прочь от города. И я в том числе. Так закончился этот бесславный поход.
– Почему я ничего не слышал об этом?
– Мы поклялись не рассказывать об этом, а если говорить, то только о том, что нас разбили превосходящие силы неприятеля. Намного превосходящие…
– Понимаю.
Эсперо встал на ноги и стал всматриваться в зыбкую расплывчатую линию горизонта.
– Самое неприятное чувство, которое я испытал в своей жизни – это даже не предательство, это – беспомощность. Когда знаешь, что у тебя есть сила, оружие, воля, но ты ничего, ровным счетом ничего не можешь изменить.
– На все воля Божья, брат, – сказал я,– так бывает.
Лицо соратника исказилось гримасой, но он промолчал. Может и правильно.
– А еще он говорил, что «айюбиды были первыми, кому Всевышний даровал победу»! – блеснул эрудицией Паоло.
Пьетро скептически хмыкнул.
– Ну, это еще как сказать, – недовольно пробурчал Гарольд, а Франциско ответил уже нормальным голосом:
– Это их пророк так сказал. Иисус такого не говорил. А вернее верного, что сказано это было специально, для того, чтобы поднять дух воинов перед битвой. И ничей Бог, если это действительно Бог такого сказать не мог. Потому что пред Богом равны все, и победители и проигравшие, и каждый приходит к Нему в свое время.
Замолчали. Я тоже не стал ничего говорить. Трепятся мужчины, да и ладно. Что в том плохого или зазорного? Тем более, что никто не ведает того, что будет с нами завтра. А сегодня тихо, спокойно, никто не напал, пока. Чего б не посидеть не потрепаться? Я еще и кувшинчик чего-нибудь оприходовал бы запросто в такой милой компании, да и Гарольд бы составил мне компанию, ишь какой грустный сидит. Ан нету вина…
Гарольд прокашлялся и прорычал, прерывая молчание:
– А меня учили по-другому. Мне говорили, что главная моя задача – немедля атаковать и уничтожать врага, а не рассусоливать разные непонятные слова.
Я перестал делать вид, что сплю, приподнялся на локтях, потом сел по-турецки и зевая произнес:
– Знаете, как говорит один мой знакомый тамплиер? Не верить в победу – богохульство!
– Это как? – изумился Пьетро.
– А так, если хотя б на миг представить, что победят сарацины, значит усомниться в божественном начале крестового похода.
– И всего того, что мы делаем,– эхом отозвался старший из братьев, но как-то грустно он это произнес, с оттенком глубокой печали.
– Да… – неуверенно добавил гигант и снова все умолкли.
Через какое-то время забренчали струны, оказывается Паоло у нас еще и музыкант, то-то с мешком своим никогда не расставался.
У него оказался приятный голос как для менестреля, коих слыхивал я немало. И красиво повел он рассказ свой:
У Яффы в оливковой роще,
В прекрасном саду.
Божье войско
Поставило свои знамена…
Тихо потрескивал костер, было спокойно и благостно. Да именно так, иначе и не скажешь. О предстоящем деле не было сказано ни слова.
х х х
Глава XXVI
Deep Purple “Child In Time”
Явь
Проснулся я словно от толчка. Железная дверь загрохотала замком. Меня отпирали. Я был на удивление выспавшимся и бодрым. А хули, мельком глянув на часы, я увидел, что проспал почти шесть часов, полсмены, ни хуя себе!
– Подъем! – с порога улыбался моложавый, седой до моей скромной персоны не снизошел, куда нам… – Отбой, – продолжил он, – смена твоя пришла.
Я молча встал и подергал наручники. Все также мерзостно улыбаясь моложавый вынул из кармана ключик и отомкнул мои кандалы. Потом вернул телефон, я машинально сунул его в карман.
– Спасибо за службу, и не забывай про неразглашение…
– И вам не хворать, – я потер запястья, восстанавливая кровообращение, – и куда мне теперь?
– Домой, отдыхать, а завтра на работу как обычно. Если вы нам понадобитесь, мы сообщим дополнительно.
В коридоре уже ждал невыспавшийся и хмурый Вася-Петя, а с ним двое ребят в спецовках, явно с его же дистанции. «Ага, – подумал я, – смена караула». Говорить с ними совершенно не хотелось, тем более в присутствии товарищей. Плюс то, что в глубине души я подозревал, что и разговаривать со мной никто не захочет, слишком уж лица у моих новых коллег были ответственные. Я плюнул на них мысленно и поперся на улицу.