Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

4.1.2. Если противник-садист наносит ущерб не непосредственно главному герою мазохистского текста (как в приведенном примере), тогда — всему тому, что обладает производительной, порождающей функцией.

С особой настойчивостью СР включает в круг действий противника-садиста акты вредительства, выводящие из строя машины и инструменты (Толя Кузьмин в «Дне втором» ломает рычаг на стройке; Кондрин из романа «Далеко от Москвы» загоняет пробки в только что проложенный трубопровод[525] и т. д.).

Кроме искусственных, противник-садист готов уничтожить также естественные порождающие устройства: вандал Грацианский бросается с палкой на родник — святыню Вихрова; Борис Протасов в «Большой дороге», будущий пособник нацистского шпиона, убивает медведицу, которую другие охотники пощадили, увидев рядом с ней медвежат.

В то же время в схватку с природой вовлечены и многий положительные персонажи сталинистских текстов. Главный герой романа «Далеко от Москвы», Ковшов, заявляет:

Сколько диких чащоб, куда люди еще не проникали! Это действительно враждебная нам сила, и я рад, что на мою долю выпала активная борьба с ней <…> Я категорически против первобытной глухомани и ее тысячеверстных пространств.[526]

Ковшов имеет в виду не всякую природу, но лишь ту, которая полностью независима от человека. Мазохист жаждет изменить девственную природу: носитель несобственного признака, он требует, чтобы окружающее было подобно ему. Т. Д. Лысенко перенес на природу, лишая ее оригинальности, человеческое свойство (в растительно-животном царстве наследуются изменения, наступившие под влиянием внешней среды, что на самом деле возможно только в результате обучения у предшествующего поколения). К. Кларк видит в борьбе с природой неизменную центральную топику сталинистского искусства (100 ff)[527]. Это наблюдение далеко не всегда выдерживает проверку материалом. Недевственная, особенно истребляемая, природа, которая аналогична страдающему мазохисту, оценивается в СР как нуждающаяся в спасении. Когда за точку отсчета берется это представление, положительный персонаж (как Вихров в «Русском лесе») становится защитником природного объекта от посягательств садиста.

Противник-садист, далее, причиняет вред женщинам. Сталинистская литература изобилует эпизодами изнасилования и покушения на изнасилование (их особенно много в «Как закалялась сталь»; ср. также «Хлеб», «Оптимистическую трагедию», «Тихий Дон»), Мазохизм дискредитирует садистскую личность тем, что сводит ее социальное поведение к отклоняющемуся от нормы сексуальному. Но садист в СР унижает женщину не только телесно — он не считается и с ее социальной идентичностью: в кинофильме Пырьева «Партийный билет» (1936) сын кулака Куганов похищает у своей жены партийное удостоверение с тем, чтобы враг, воспользовавшись документом, мог пробраться в здание, где заседают высшие партийные органы[528].

Идеологически садист квалифицируется в СР в первую очередь как автономист — как сторонник той или иной доктрины самодостаточного, ничему не подчиненного бытия. Корчагина избивают на партийном собрании оппозиционеры, стремящиеся образовать внутри партии самостоятельную фракцию. В «Оптимистической трагедии» насилие над женщиной собираются учинить анархисты, не признающие над собой централизованной власти (тот же мотив — в «Хлебе»; сочувствие анархизму приписывается и предателю Мечику в «Разгроме» (1925–26) Фадеева).

Когда садиста не карают другие, он убивает себя сам (Грацианский, составивший трактат о самоубийстве, топится в речной проруби; мучивший жену врач Родионов из романа «Далеко от Москвы» погибает отравившись). В комических жанрах СР смерть противника по его собственному выбору замещается ослабленным вариантом этого мотива: садист добровольно уступает мазохисту предмет владения. В «Рассказе о студенте и водолазе», вошедшем в зощенковскую «Голубую книгу» (1935), гигант-водолаз периодически избивает хилого студента, но пораженный волей соперника, игнорирующего физические страдания, отказывается от дальнейшей борьбы за женщину, в которую оба влюблены.

Герой мазохистского типа никогда не поднимает руки на себя (Корчагин вынашивает план самоубийства, но решает продолжить жизнь вопреки постигшему его несчастью). Для мазохиста самоотрицание есть форма существования. Разрушая себя, индивид живет. Как проницательно сказал В. Беньямин:

der destruktive Charakter lebt nicht aus dem Gefühl, daß das Leben lebenswert sei, sondern daß der Selbstmord die Mühe nicht lohnt.[529]

Своей прямой противоположностью мазохист считает самоубийцу — того, кто, отрицая себя, погибает.