Для того, чтобы выработать новые подходы к чтению, нужно было решить следующие задачи:
1) войти в такое состояние сознания, при котором открывается доступ в структуры неосознаваемого;
2) искусственно сформировать новый стереотип чтения на этом неосознаваемом в обычном состоянии уровне;
3) заложить этот новый стереотип в структуру неосознаваемого, оставив ключ для произвольного выбора стереотипа.
Побочный результат этих работ оказался куда важнее прямого. Как-то раз я ввёл группу обучавшихся технике быстрого чтения в особое суггестивное состояние, где они в воображаемой пещере читали воображаемую древнюю книгу, формируя при этом новый стереотип чтения.
Каково же было моё удивление, когда один из слушателей после выхода из состояния заявил о том, что он читал и подробно изложил содержание прочитанного, несмотря на то, что представшая перед ним книга была написана на древнем языке неведомым алфавитом.
Времена были советские, я был бесквартирным и потому тихо замял этот факт, продолжив работу только с очень узким кругом друзей, за которых был уверен, что не "настучат".
Позже, проводя куда более сложные эксперименты, я многократно убеждался, что, проникая в неосознаваемые сферы, часто попадаешь совсем не туда, куда поначалу рассчитывал попасть. Требовался способ ориентировки в неосознаваемом. Но — обо всём по порядку.
Работа с новой технологией чтения дала много интересного, и я изложу это отдельной главой. Здесь же замечу, что подача информации в виде текста в книге — весьма несовершенная и устаревшая форма.
Существует возможность эту несовершенную форму считывать весьма совершенным способом. Однако, информация о моих изысканиях просочилась "куда надо", и вскоре ко мне подошёл абсолютно здоровый советский полковник и предложил поучаствовать в абсолютно сумасшедших экспериментах. Состояли они в следующем. Предъявлялась фотокарточка корабля или подводной лодки и задавался вопрос: где он сейчас находится?
Я согласился, потому что, используя метод "присыпания", уже решал нечто подобное. Мы запирались в аудитории, два полковника из НИИ, находящегося в г. Пушкине (под Санкт-Петербургом), совали мне под нос фотографию."
Я считывал с неё некоторые признаки, надвигал на глаза шапку и "присыпал" в ожидании, когда на внутреннем экране возникнет ответ на вопрос: где эта штуковина? И (о чудо!) ответ приходил так же, как и в случае, когда надо было решать математическую задачу. Правда, не в той форме, которую хотелось бы, однако в ряде случаев — абсолютно точный. Есть и цифры по серии экспериментов с нами. Я не могу привести их, так как сомневаюсь в том, что они рассекречены даже в наши дни.
Решая задачи поиска объектов, я пошёл на эксперимент с сознанием примерно по такому пути: добивался в экстремальных случаях лётной практики внутренней остановки времени, создавал абстрактную форму вне тела и, добившись видения самого себя как бы со стороны этой формой, начинал видеть всё другое.
Гораздо позже я почитал книги К. Кастанеды. Нового для себя в них не нашёл. Но часто куда важнее не новое, а подтверждение того, к чему пришёл сам. Хитрый Карлос львиную долю текста уделяет описанию путешествий сознания и очень скудно касается психотехнологий введения в состояния, когда это становится возможным. Умный поймёт, дурак не догадается.
Мой замысел прямо противоположен. Я хочу дать именно психотехнологии, последовательности психофизических действий, выводящих в то или иное состояние. О том же, какие ощущения и видения при этом вас посетят, вы и сами сможете написать, если не лень, много-много томов.
Однако в этом вашем описании будет большой этический огрех. Вы, хотите или нет, начнёте навязывать читателю своё видение, не спрашивая его согласия, и тем самым, если этот читатель некритичен, заблокируете его собственное. А это явное нарушение психоэкологии.
Карлос Кастанеда, как и почти все авторы подобной литературы, поступает примерно так: я вам машину даю, но с условием — ездить на ней вы можете только по единственному маршруту. Моя задача — дать машину и обучить правилам движения. А уж кто куда поедет — дело ваше.
Как-то летом ко мне на службу забежал "вычисливший" меня полковник В. Конышев и попросил найти на дне Днепро-Бугского лимана пилота с потерпевшего катастрофу вертолёта. Он сказал его имя и ушёл.
Возникла проблема достаточно глубокого погружения в изменённое состояние, которое в кабинете на виду у многих достигнуть было невозможно. Дома тоже были люди. Я пошёл в гараж, запер его изнутри, лёг и… улетел в прошлое нашего края.
Побывав в паре морских сражений, я вспомнил о задаче поиска и обнаружил тело погибшего на дне лимана, причём уже найденное и зацепленное крюком поискового катера. Всё это уложилось в один миг. С чистой совестью я "вернулся" к своему физическому телу, чтобы отождествиться с ним.