Психокинетики

Кравчук засмеялся.

– Это такая неприкрытая лесть?

– Констатация факта. Ты спасаешь людей и умеешь летать, поэтому ты – настоящий супергерой. Еще добавить гейский костюм в диких цветах – и будешь стопроцентным персонажем американских комиксов.

– Да уж, костюма-то мне как раз и не хватает, – вздохнул Сергей.

– Смотри! Та девушка опять! – Мария подняла пульт, прибавила звук.

На экране появилась девушка-подросток с черными, на одну треть окрашенными в фиолетовый цвет волосами.

– Это было ужасно! Я падала вниз с этого здания… Я… Я думала, зачем же это делаю! Хотела вернуть все обратно, хотела домой. – По опущенным вниз глазам и тону можно было подумать, что девушка сожалеет о произошедшем. – И вдруг он подхватил меня! Это было словно во сне… мы парили на высоте, как два листка, унесенные ветром… я никогда еще не чувствовала себя такой защищенной.

– Ты умеешь произвести впечатление на слабый пол, – заметила Машка.

– Несложно казаться милахой, когда трехдневную щетину скрывает лыжная маска.

– Анжелика, ты успела рассмотреть его лицо? – прозвучал за кадром голос корреспондента.

– О! Нет. На нем была маска. Какая-то спортивная, я не разбираюсь… но я видела его глаза. Они излучали заботу и доброту! И они красивые, как у Кристиана Грея.

– Кто такой Кристиан Грей? – нахмурился Сергей.

– Главный герой «Пятидесяти оттенков серого», – подсказала Маша.

– Да ладно! Это книга про БДСМ, по которой сохнут девчонки до тридцати?

– Еще и фильм есть. Две части, по-моему.

Парень сокрушенно покачал головой:

– Рассказ о том, как Серега Кравчук жертвой поп-культуры стал.

– Так странно… – продолжила малолетка, за спиной которой угадывались стены некоего медицинского учреждения. – Я чувствую, что теперь мы связаны! Возможно, он еще придет, а возможно, нет. Но мы, люди, точно услышим о нем. Это все не просто так. Я чувствую, что теперь тоже должна совершить какой-то важный поступок.

– Смотри, как загналась, – улыбнулась Мария. – Твой первый фанат.

– Все, хорош. Телик вреден для творческих личностей. – Сергей забрал у подруги пульт, выключил телевизор.

– Значит, теперь вы связаны? – поддела Машка молодого человека.

– Котенок, в моей жизни есть только одна девушка, с которой я связан навеки. – Сергей бросил пульт на пол и накрыл их обоих одеялом. – И я знаю парочку крайне приятных способов убедить тебя в этом.

Артем Лапшин ехал на «логане» по вечерней Москве. Движение в свете неоновых вывесок уже успокаивалось, но еще не затихло. Он слегка опустил боковое окно, лениво дымил сигареткой. Из радиоприемника лилась успокаивающая мелодия в стиле lounge. На заднем сиденье тряслась новенькая черная, с широкими красными полосами сумка.

Остаток сегодняшнего дня Лапшин не растратил понапрасну. Он заскочил в пару дешевых магазинов, где разжился сменной одеждой и «мыльно-рыльными» принадлежностями. Купил немного еды, простейший кнопочный телефон и «левую» симку в переходе. Необходимо было подготовиться к тому, чтобы на некоторое время затаиться в укромном месте.

С момента его побега город еще сильнее стал походить на пчелиный улей. Москва вообще являлась крайне многослойным городом, где под повседневной суетой горожан скрывалось еще с десяток миров. «Слоеный торт с гнилой начинкой» – так Артем называл столицу.

И сегодня забурлил один из этих слоев. Десятки сотрудников спецслужб сейчас рыскали по подворотням и дешевым кафе, встречаясь со своими агентами с улиц. Сегодня его описание обошло сотню уст, упоминалось в самых разных кругах. Артем даже не сомневался, что будет объявлен властями особо опасным преступником, террористом, угрозой. В первую неделю подобная активность будет особенно высока. Как бы велико ни было желание начать действовать, высовываться сейчас – крайне рискованно…

Легкая музыка сменилась голосом вышедшей в эфир ведущей.

– Здравствуйте, мои почти полуночные слушатели. На часах – двадцать три ноль-ноль, вы на «Радио Лизы», и с вами я – Елизавета Никольская.

Когда музыка прервалась, Артем потянулся переключить волну. Но в голосе ведущей был некий приятный мотив, который пришелся Лапшину по душе. Рука вернулась на руль, он неспешно затянулся сигаретой, выпустил струю дыма в окно. Елизавета Никольская говорила очень чисто (наверное, не курила), без резкости и надрыва, которые могли бы отпугнуть расслабленного слушателя в вечерние часы, – и при этом устало, с ноткой обреченности.