Психокинетики

– Я не буду спрашивать. Просто уйду отсюда. Тебя же оставлю во фрагментарной ячейке сознания. Твое истинное «Я» будет существовать на задворках моего разума – без возможности вернуться в свое тело или повлиять на работу моего. – Говорил Владимир Данилович крайне спокойно и абсолютно бесстрастно, будто зачитывал финансовую статистику. – Я закрою тебя в иллюзорной комнате, где ты только что побывал. Вместе с теми прекрасными созданиями, едва тебя не сожравшими. Забуду о твоем существовании. И пока истинный ты будешь мужественно отбиваться от гигантских пауков, где-то недостижимо далеко отсюда твое физическое тело начнет медленно увядать без своего разума. Когда жизненные процессы остановятся, а тело перестанет функционировать – твое сознание потухнет, ты пропадешь.

Малахов внимательно всматривался в лицо проекции у своих ног.

– Ты прекрасно понимаешь, что для меня осуществимо все, о чем было сказано.

Именно после этих слов бывший контрразведчик понял, что поспешил. Нужно было помариновать объект, зайти с другого угла. А он начал блефовать и просчитался.

Эрик бегло начертил на песке несколько узоров. Затем поднялся, заправил рубаху в брюки, кое-как уложил растрепавшиеся волосы. Устало посмотрев на Малахова, отрицательно покачал головой:

– Нет. Неосуществимо.

Их взгляды встретились. В узких глазах азиата не было ни бравады, ни показушничества. Он констатировал факт.

– Ты не можешь просто закрыть дверь и уйти, позабыв про ключ. Раньше мог, да. Но не сейчас. Я чувствую твою брешь.

Он одернул пиджак, повернулся к морю.

– Ты слишком уязвим, твой дар растерян и размыт. В нем нет былой силы. Без сомнений, ты можешь и дальше пытать меня в кунсткамере своей души, но твоему ментальному «Я» придется постоянно присутствовать при этом. Если ты уйдешь из этой реальности – уйду и я. Ты можешь вернуть меня в комнату с пауками – это страшно. Чертовски страшно. Ты создаешь фантастически детальные формы. Но я ничего тебе не скажу. Зная, что мне нужно просто продержаться до тех пор, пока не откажет твое не самое молодое тело.

Он вновь повернулся к Малахову, встал напротив него.

– Поэтому если ты не хочешь проверять, чье тело дольше продержится без разума, я повторю свои слова: у нас возникла патовая ситуация.

Эрик был прав. Владимир Данилович блефовал, уповая на возможное дилетантство Эрика в вопросах телепатических примочек. Но молодое дарование, судя по всему, обладало хорошей теоретической базой. Истязание его психики не имело никакого смысла. Он мог использовать различные финты, вроде перевода сознания в иную сферу восприятия, нивелируя негативные переживания от воспроизводимых Малаховым мыслеформ. Благодаря этому телепатическое противостояние могло затянуться. А время было не на стороне Владимира Даниловича.

Физическое тело профессора за день устало. Тот факт, что представление развернулось в его голове, ускоряя работу мозга, тоже накладывал существенный отпечаток. Малахов измотается быстрее, чем Эрик расскажет, что ему известно. Но несколько зацепок для дальнейшего расследования Владимир Данилович все же получил.

Профессор скупо улыбнулся.

– Мы еще увидимся, – спокойным тоном пообещал он.

– Без сомнений, – сказал Эрик и повернулся к нему спиной.

Мир вокруг Малахова исказился и поплыл. Образ азиата размывался, тая с каждым мгновением. Владимир Данилович сделал глубокий вдох, распахнул глаза. Он снова находился в своей гостиной, окруженный полумраком и тишиной. Окружающая обстановка предстала блеклыми силуэтами, и не без удовольствия профессор вернул очки на нос.

Машинально посмотрел на наручные часы. Он не знал, в какой именно момент задремал, за окном практически стемнело.

Он дотянулся до чайничка, снял крышку, макнул палец. Почти холодный. Да, все верно. В реальном времени их контакт с Эриком занял не более пятнадцати минут.

Без сомнений, азиат являлся сомнусом – так Малахов окрестил в своей книге подкатегорию телепатов, проникающих в чужое сознание в момент сна.

Профессор прекрасно понимал, что для создания проекции в первые мгновения дремоты требуется недюжинное мастерство. Эрик, судя по всему, им обладал.

Поздний вечер. Тьма накрыла город, в некоторых районах мегаполиса, при желании, можно было рассмотреть россыпь звезд на черном небе.

Всеволод Петрович Сухоставский сидел на краю одинокой скамейки в центре маленького дворика. Со всех сторон его окружали серые пятиэтажки, в окнах которых уютно горел свет. Дворовая кошка копошилась в детской песочнице.

Вместо привычного костюма Сухой был одет в синие джинсы и темную ветровку, легкий ветерок тормошил небрежно уложенные пепельные волосы. Запрокинув голову, мужчина слегка щурился, пытаясь четче рассмотреть мерцающие на небе звезды. Большим и средним пальцами левой руки он задумчиво прокручивал обручальное кольцо. Рядом лежала пластиковая папка с какими-то бумагами.