Психолог (СИ)

В горле пересохло, а все тело, казалось, было намазано невидимым неприятным на ощупь маслом. Не надо было думать о всякой чепухе, если уже проснулся. Потом настроение становится дурным, а мысли — ватными.

— Уже почти семь утра, мастер Зигмунд, — весело отозвалась жена старосты, хотя в ее голосе Зигмунд учуял легкий обвиняющий подтекст.

Все верно, ведь в деревнях встают рано. Даже очень рано.

Рядом с женщиной на маленьком прикроватном столике он уже приметил положительные изменения. Ароматные булочки горкой были положены на большую тарелку, а рядом стояла глубокая кружка с толстыми белыми стенками, а также крынка с молоком, от которого шел приятный белый пар.

Зигмунд взглянул на женщину крайне одобрительно. Он удивленно подметил, что к ней он начинает испытывать тихое, робкое, но самое настоящее сексуальное желание. Он давно не испытывал ничего подобного к противоположному полу, но сейчас хорошая еда, уютное жилье и добрая ободряющая улыбка ценилась им выше всего. Перед ним была богиня, и он хотел ее.

Обнять и не отпускать. Чтобы она вечно его кормила, а он… ничего особо не делал.

Он мгновенно утихомирил свои разгоряченные мысли, унял слегка подрагивающие старческие руки и постарался улыбнуться как можно более сухо и неэмоционально.

Не получилось. Улыбка у него растянулась до ушей.

— Благодарю вас, госпожа. Еще раз сердечно благодарю за столь сердечный прием. Поверьте, я вовсе не достоин такого ко мне обращения, но, находясь рядом с вами, я чувствую себя достойным, — вежливо поблагодарил Зигмунд свою хозяйку.

Женщина смущенно улыбнулась и затараторила в волнении:

— Что вы, мастер Зигмунд! Как можно! Это вы оказали нам честь, придя в наше захолустье! К тому же, позволю себе сказать, вы-то наверняка живете в более богатой, так сказать, обстановке, поэтому…

— Не богатство важно, — мягко перебил ее Зигмунд, — а состояние души. И с ним у придворных господ дела обстоят неважно. Никто не хочет обнажать свои настоящие чувства перед другими, зная, что эти другие спят и видят, как кого-нибудь да подсидеть. Лицемерие, ложь и безумное тщеславие — вот какие настроения сейчас царят в нашем замке. И видеть столь честный благодушный и радостный прием… Я понял, что этого мне в последнее время не хватает.

Женщина (и это показалось ему милым) в ужасе от услышанного прикрыла рот руками.

— Ужасно, мастер Зигмунд, попросту ужасно. Как же вам живется-то, бедненькому?

— Важны не мои чувства, госпожа, а мой долг, который превыше всего. Долг перед моим королем и этим королевством, — серьезно произнес он, глядя ей прямо в глаза. — А остальное уже мелочи.

Но она все равно отрицательно покачала головой, сочувствуя. Теперь желание притянуть ее к себе и поцеловать было настолько сильным, что Зигмунду пришлось очень сильно прикусить себе язык.

К счастью, женщина уже собиралась уходить. Она быстро встала, немного посуетилась, еще раз пожелала Зигмунду приятного утра, показала, куда положила плошку с водой и мылом для умывания, спросила, не нужна ли аудитору смена одежды.

Зигмунд виновато улыбнулся и ответил, что не помешает. Он, дескать, так спешил, возвращаясь в замок после одного длительного и крайне важного задания, а по пути его, как назло, развернули и приказали прийти в эту деревню, поэтому… но она явно не слушала его бредни, а лишь непрестанно кивала и улыбалась, сияя своими чудными глазами.

Вечером, напоследок упомянула она, мужики растопят баню, можно будет помыться, а ее муж ожидает господина аудитора внизу, желая показать ему место последнего преступления и вообще ввести в курс дела. Но это только после того, как господин аудитор позавтракает, конечно.

И она убежала, оставляя за собой причудливый аромат. Зигмунд даже не представлял, что в деревнях теперь женщины душатся. Хотя сколько уже времени прошло… да и она была женой старосты.

Который ожидал его внизу, чтобы начать какое-то там расследование. И зачем все это? Это не нужно. Лишнее.

Он попытался выбросить неприятные мысли из головы. А потом выбросил их вовсе.

Закрыл глаза.

Окунулся в глубины своего сознания. Недолго прошелся по темному туннелю, который еще ранее казался ему бесконечным. И вскоре дошел до той самой двери, скрывавшей то, до чего он всячески запрещал себе дотрагиваться.

Но теперь, в это самое мгновение, все было иначе. Он приоткрыл дверь. Она была не заперта, как и ожидалось.

Краем глаза он заметил в глубине комнаты темного зверя, который притаился и ожидал его, скаля свои гнилые зубы. Но он не обратил на зверя ровно никакого внимания.

Он прошел к центру комнаты, погружаясь в невидимое, но столь осязаемое, словно некая воздушная липкая паутина, вызывающая приятное электрическое покалывание. Это и было бессознательное.

Он на секунду забылся, полностью отдаваясь благостным ощущениям в своей душе. Но зверь не забыл его, и он был крайне обижен на Зигмунда.