Психологи тоже шутят

Грамотная стратегия поведения, способная свести к минимуму эту серьезнейшую опасность, строится на двух краеугольных камнях. Первый камень это недопускание прямых контактов между зарубежной наукой (или зарубежными спонсорами) и той частью российской науки, от имени которой эмигрант строит свой имидж. Лучше всего вообще не допускать российских ученых до подобных контактов, но это сейчас практически невозможно. Хороший ученый-челнок это пробка у бутылке, из которой ничто не должно вытекать помимо его воли. Главная опасность для него если кто-нибудь перехватит его товар или если производитель и потребитель сойдутся напрямую. Поэтому наиболее правильная для него линия поведения это, с одной стороны, всемерное оттеснение ученых, живущих в России, от зарубежных контактов, с другой, такое запутывание их потенциальных зарубежных партнеров, чтобы те самостоятельно, т. е. без его помощи, никого не могли у нас найти[4]. Второй краеугольный камень априорная компрометация российских коллег как бездарных, некомпетентных, идеологизированных, отставших от времени, да и вообще несерьезных ученых. Она необходима не только для того, чтобы на фоне ореола общей безнадежности российской науки засиял твой собственный образ, но и имеет важную профилактическую цель: если кто-то из бывших соотечественников все же просочится на твою территорию, то в невыгодной роли неудачника, и его словам о тебе не поверят, сочтя их словами завистника.

Оказавшись на другом полюсе на полюсе российской науки ученый-челнок тоже не должен расслабляться. Здесь его главная задача живя, в основном, за рубежом, оставаться сотрудником какого-нибудь отечественного НИИ. Это необходимо потому, что, как уже говорилось, сам по себе он там не нужен, а представляет интерес лишь как некий экзотический феномен как представитель российской науки, а, стало быть, он должен числиться в каком-либо нашем научном учреждении. Да и вообще для того, чтобы претендовать на гранты зарубежных научных фондов, надо считаться ученым, т. е. теоретически и этот домик можно потерять. Директорам наши институтов время от времени приходится кого-то сокращать, и, в принципе, эмигранты и полу-эмигранты хорошо подходят для этой роли, поскольку, отсутствуя физически, постоять за себя не могут. А противодействующие сокращениям резолюции профсоюзных комитетов обычно завершаются примерно так: «не дадим никого сократить кроме лиц, находящихся в длительных загранкомандировках». В этой ситуации у эмигрантов и полу-эмигрантов есть два выхода. Первый сделать так, чтоб о них вообще забыли, т. е. превратиться в описанных выше «штирлицев». Эта стратегия успешно применяется полными эмигрантами (ПЭ), т. е. учеными, которые годами не появляются в родных НИИ, числясь их сотрудниками. А практика показывает, что для того, чтобы в родном НИИ ученого забыли совсем, он должен не появляться там не менее пяти лет. В этом случае риск быть заочно уволенным практически сводится к нулю.

Недостаток данной стратегии состоит в том, что, подходя для полных эмигрантов, она не годится для полу-эмигрантов и, соответственно, для ученых-челноков, которые для того, чтобы успешно челночить, должны время от времени появляться в родных пенатах. Но у них есть другой путь создание иллюзии своего постоянного присутствия. Это нетрудно, поскольку сейчас отечественные ученые появляются в своих НИИ лишь в дни зарплаты (исключением служат те, кто живет в коммунальных квартирах или с тещами и поэтому использует любой повод удрать из дома), да и то не все. А вопрос «где же этот Непоявленцев? Не умер ли он?» начинают задавать не раньше, чем через год после того, как его увидят в последний раз. Так что теоретически не составляет труда, прожив, скажем, год на Гадских Островах, поддерживать впечатление, что живешь на своей даче в Подмосковье. И полу-эмигрант мало рискует быть причисленным к балансирующим на грани сокращения ПЭ.