Психологическая помощь: теория и практика

Из беседы все больше и больше прояснялось, что семья Веры Федосеевны дисгармонична. Каждый в ней предоставлен самому себе, эмоциональные отношения лишены близости и теплоты и характеризуются тем, что точнее можно назвать не общением, а взаимоотношением.

Отец Леры занят исключительно собственным автомобилем и добыванием денег. Дома бывает недолго, часто «под мухой». Его отношения с детьми, которых трое, носят поверхностный, формальный характер. Чтобы спасти семью от распада, Вера Федосеевна два года назад родила третьего ребенка — мальчика, здоровье которого требует постоянного внимания.

Как правило, когда слушаешь подобный монолог, точнее, нечто большее, чем монолог, скорее исповедь клиента, тяжело оставаться отстраненным, укрывшись за профессиональной позицией. Поневоле ловишь себя на том, что начинаешь идентифицироваться с состоянием, чувствами клиента, сопереживаешь ему, как бы раздваиваясь на собеседника и в то же время — специалиста-профессионала. Эту особенность психотерапевтического общения выдающийся психолог современности Карл Роджерс называл эмпатическим слушанием. Да, непростое это дело — эмпатичное слушание. Сопереживать и в то же время не сливаться с собеседником в его переживаниях, а, наоборот, хранить собственную позицию. Годы и годы профессионального обучения, опыт беспрестанных встреч-консультаций с разными людьми… А все же ловишь себя иногда на мысли, что выпал из сугубо профессиональной позиции балансирования между ощущением состояния клиента и в то же время стремлением отрефлектировать специфику этого состояния, постичь жизненный мир незнакомого человека. Вот и здесь я поймал себя на том, что стал поневоле сочувствовать Вере Федосеевне, когда она, жалуясь на супруга, вдруг нервно стала искать носовой платочек и, извинившись, на какое-то мгновение отвернулась, чтобы привести себя в порядок. Но сочувствие не всегда именно то, чего от меня ждут и что от меня требуется. Это как в хирургии. Конечно же, человеческое страдание вызывает сочувствие. Но от хирурга требуется не это, а прежде всего профессиональные качества, причем совершенно иного рода… Ах, если бы дело заключалось только в сочувствии!

После довольно продолжительной паузы мать сказала:

— Даже не знаю, с чего начать…

— А пусть Лера сама расскажет, — мне все же казалось, что будет лучше, если заговорит дочь.

— Ничего особенного не случилось, — сказала Лера. — Просто я побрила голову.

— Зачем? — мой вопрос прозвучал почти без паузы, спокойно и несколько отстраненно.

— Так, не хочу в школу ходить. И не буду. — На глаза девочки навернулись слезы.

Внезапно стали как-то очевидны ее незащищенность и отчаянная бравада, в которой сквозили безысходность и упорное желание отстаивать что-то свое, что-то очень важное в непонятной пока мне жизненной борьбе.

— Ты не хочешь ходить в свою школу или в школу вообще? — спокойно и рассудительно задал я следующий вопрос, пытаясь определить масштабы пораженного смысла.

— Вообще, наверное… не знаю, — тихо прозвучало в ответ.

Было видно, что Лера, возможно, только сейчас взвешивала действительную значимость выбора. В воцарившейся тишине каждый думал о своем. Я отметил про себя, что тишина не была гнетущей. Это были минуты, наполненные не враждебностью, не немым бессловесным страданием — так по крайней мере мне казалось, — о чем говорило выражение глаз и лица Леры и ее матери, а стремлением постичь, уяснить: что же, собственно говоря, произошло. Ясно, что каждый из нас постигал ситуацию по-своему, главное сейчас состояло именно в стремлении прояснить непроясненное. Постичь непостижимое.

Слово за словом, беседа стала пробивать себе дорогу, словно весенний ручеек, звонче и звонче журчащий среди льдов и снегов отчужденности. Внимательно слушая то мать, то дочь, я постепенно довольно отчетливо воссоздал картину того, как искаженные отношения между родителями привели к искажению отношений с детьми и к формированию искаженных черт характера у детей.

С рождением младшего брата, Миши, Лера все больше и больше ощущала себя в семье лишней, ненужной. Неуловимый отец; мама, занятая постоянно болеющим Мишей; сестра, вечно хнычущая по малейшему поводу; школа, в которой девочки бесконечно обсуждали одно и то же — мальчиков, модели, деньги. Когда мы заговорили об учителях, на Лерином лице появилось выражение такой неподдельной скуки, что у меня сжалось сердце. Всякий раз, когда думаешь о том, как тесно связана жизнь каждого из нас с окружающими людьми, становится особенно больно за состояние нашего отечества и душевное или духовное блуждание.

Итак, однажды ясным солнечным утром, когда отец уехал на работу, сестренка первой ушла в школу, а мама с Мишей отправилась в поликлинику, Лера, позавтракав и вымыв посуду, почувствовала, что она просто не в силах идти в школу. Настолько гадкими, отвратительными показались ей школа, учителя, сам воздух класса… Жаловаться или объяснять все это было и некому, и незачем. Кто выслушает? Кто поймет?