Психологическая помощь: теория и практика

Когда в тот субботний вечер Володя пришел домой с худой и заметно некрасивой, в очках, молодой женщиной, очень похожей на скромную студентку, Анна Георгиевна как-то сразу успокоилась. Гостья вела себя учтиво, даже почтительно. Они пили кофе, потом Анна Георгиевна объясняла ей сложные пути появления именно такой, а не иной цифры в квартальном отчете. Наташа, так звали гостью, закончила недавно институт народного хозяйства, гордо переименованный то ли в академию, то ли в университет. Они еще тогда все втроем смеялись над этим комплексом неполноценности государственного масштаба, который в свое время подметили еще Ильф и Петров, не пропустившие того обстоятельства, что всякая ничтожная посудина на море предпочитала плавать не иначе как под именем вождя мирового пролетариата, а теперь любые курсы называются не иначе как колледж, а вот как назвать настоящий университет — так они и не придумали. Помнится, Володя тогда шутил по поводу того, чтобы предложить Московское высшее техническое училище имени Баумана переименовать рангом повыше — в высший техникум имени Эдисона.

Расстались хорошо, по-дружески. Володя проводил гостью до трамвая, и когда возвратился, спросил:

— Ну, так что, берем?

— Ты директор, — ответила Анна Георгиевна, — принимай решение.

В Крым они со Светочкой так и не поехали. Тем более что вскоре Володе предстояла командировка в Германию. Нужно было закупить немалую партию товара. Анна Георгиевна редко бывала в магазине. Но накануне поездки она решила зайти, поговорить с помощником мужа, «коммерческим директором», как они его шутя называли, Юриком. Юрик был смышленый энергичный малый, по профессии официант. Когда-то он работал в известном ресторане на углу Владимирской и Прорезной. После долгих мытарств с трудоустройством, связанных с закрытием ресторана на капитальный ремонт, он через каких-то знакомых Анны Георгиевны прибился к Володе и стал ему незаменимой опорой. Вот и тогда, когда Анна Георгиевна зашла в его рабочий кабинет, вернее, в маленькую то ли светелку, то ли каморку, Юрик что-то считал на калькуляторе, с необыкновенной ловкостью нажимая на кнопочки небольшого и удобного то ли тайваньского, то ли гонконгского счетчика с распечатывающим устройством.

— Привет! — Анне Георгиевне было приятно видеть этого веселого, немножко нахального, но исключительно надежного и умеющего ценить дружбу парня.

— Здрасьте, здрасьте, — не поднимая глаз ответил Юрик. Было видно, что он настолько занят вычислениями, что не мог или не хотел отрываться от цифр даже для короткого разговора.

— Юрик, не хочу тебе мешать, — проговорила Анна Георгиевна, — но ты уж, пожалуйста, присмотри, чтобы Володя с немцами не оплошал. Все-таки немалые суммы перечисляем.

— Не извольте беспокоиться, мадам, — Юрик не отрывался от цифр. — Все будет ab gemaht zehr gut!

Чувствуя, что мешает, Анна Георгиевна скорее автоматически, по инерции, чтобы завершить разговор, спросила напоследок:

— Паспорт, визы, билеты — все в порядке?

Не поворачивая головы, Юрик ответил, продолжая выстукивать бесшумную дробь на калькуляторе:

— Да вот они, на столе.

Чисто машинально, даже не зная зачем, может, для того, чтобы взглянуть на разноцветную, переливающуюся разными цветами радуги печать немецкого посольства на визе, Анна Георгиевна взяла верхний паспорт, приоткрыла его и удивилась: с фотографии на нее глядело некрасивое, в очках, лицо Наташи.

— А что, Юрик, ты не едешь с Володей? — Анна Георгиевна удивилась еще раз, вслух.

— Да, то есть нет, — ответил Юрик и его рука остановилась.

— Как? Почему? — Анна Георгиевна вдруг почувствовала какую-то неловкость, неуместность и своего вопроса, и своего положения.

Юрик был у них и товарищем, и менеджером, и телохранителем, и даже переводчиком. Он всегда ездил с Володей в командировки. Но даже не в этом дело. Неловкость Анна Георгиевна почувствовала тогда, когда Юрик замешкался с ответом. В этот короткий миг молчания, в мгновение, когда Анна Георгиевна успела понять: «Думает, что сказать», в тот момент, по ее словам, в ней как будто молния сверкнула. В одну секунду всплыли в памяти частые сетования Володи на нерасторопных продавщиц, которых приходилось менять чуть ли не через две недели, его постоянные жалобы на усталость в те особые минуты, когда она нежно целовала его, а он говорил, засыпая: «Чертовски устал». Вспомнились намеки подруг о том, что бизнес мужей портит. Наконец совершенно неожиданно и вовсе некстати в памяти промелькнула пачка презервативов, которая как-то выпала у мужа из дипломата и которую, как сейчас со стыдом вспоминала Анна Георгиевна, он якобы купил для приятеля. Она вдруг резко повернулась, так же резко вышла из комнатенки и скользнув взглядом по разрумяненным лицам двух продавщиц, почти вбежала в кабинет мужа…

Анна Георгиевна так и не смогла рассказать о том, что она там увидела. Каждый раз, когда она пыталась сделать это, слезы боли, обиды, непонимания, слезы острого стыда, отчаяния перекрывали ее голос, руки начинали дрожать, она закрывала лицо ладонями и плакала, плакала, плакала…