Психологический практикум для начинающих

Вчера вечером, поздно уже, когда я собиралась ложиться спать, вдруг телефонный звонок: В. Г. Расстроенным голосом, торопясь, произнес:

– Анна Андреевна очень просит вас придти. Это очень, очень надо. Вы можете? Вы придете? Ну, слава Богу.

Я отправилась. Было уже около одиннадцати. Дождь…

Вчера вечером, когда у меня сидели Шура и Туся, позвонил В. Г. и сказал, что Анна Андреевна просит разрешения зайти и показать корректуру… Мне это было не особенно удобно (мы работали), но я, разумеется, сказала «жду».

Она появилась очень поздно, в двенадцатом часу…

Она у меня… уходит, я собираюсь ее провожать. Анна Андреевна, уже в платке и шубе, стоит в передней, а я, тоже одетая, мечусь по комнате: пропал ключ… Я в десятый раз обшариваю карманы пальто, сумку, муфту, задыхаюсь от спешки… А для спешки-то моей собственно нет никакой причины… – всего лишь причина одна: Ахматова негодующей Федрой стоит в передней: вся – гнев, вся – нетерпение. Я приношу из комнаты стул, прошу Анну Андреевну сесть… Анна Андреевна стоит у двери, поднимая голову все выше, презирая стул и меня. От сознания собственной преступности я теряю соображение и память. (А ключ-то, оказалось, мирно покоился в кармане халата.)

1942 год. Внезапно наступила пора… когда Анна Андреевна весьма демонстративно, наедине со мною и при людях, начала высказывать мне свое неудовольствие, свою неприязнь. Что бы я ни сделала и ни сказала – все оказывалось неверно, неуместно, некстати. Я решила реже бывать у нее. Анна Андреевна, как обычно, прислала за мной гонца. Я тотчас пришла. Она при мне переоделась и ушла в гости.

Насколько я понимаю сейчас, Анна Андреевна не хотела со мной поссориться окончательно; она желала вызвать с моей стороны вопрос: «За что вы на меня рассердились?». Тогда она объяснила бы мне мою вину, я извинилась бы, и она бы великодушно простила… Но к великому моему огорчению,… никакой вины перед Анной Андреевной я найти не могла… И вот это отсутствие вины и чистота совести терзали меня более, чем терзала бы любая вина. Я кровно была заинтересована в том, чтобы виноватой оказалась не она, а я: ведь вера в ее безусловное благородство была лучшим моим достоянием.

1952 год. Оказывается, я всегда жила в сознании, что мы непременно увидимся снова. Что бы ни случилось – жить в стране, где живет и творит Анна Ахматова, и не видеть и не слышать ее – какая нелепость!.. Написала письмо…

– Приходите, пожалуйста, скорее, – сказала Анна Андреевна нетерпеливым голосом. – Я жду вас через двадцать минут.

На днях А. А., узнав, что в субботу я собираюсь вечером к Маршаку, попросила заехать за ней к семи часам, захватить ее, а потом, в девять, доставить в гости. Ехала я к Маршаку помогать ему, а в присутствии гостьи мы работать не стали бы. Однако я, по своей стародавней привычке всегда и во всем ее слушаться, не поперечила, а согласилась. Заказала машину… Хлынул бурный дождь… Жду, жду – нет машины… Я еле-еле выкричала, вымолила машину к девяти… Я застала Анну Андреевну молчаливо негодующей. Я была

виновата в ливне, в опаздывании, она встретила меня как провинившуюся школьницу. О ее визите к Маршаку уже и речи не могло быть… «Из-за вас я и так опоздала»… Теперь надо найти подъезд и квартиру. Анна Андреевна молчит (хотя, быть может, и знает), мы с шофером бегаем по колено в воде ищем подъезд… Я на нее сердиться не умею, да и пустяки это все…