Психологическое время личности

«Как и большинство людей, Лосев не задумывался над природой времени. С годами ему все больше не хватало времени, ощущал он это не как нехватку его, а как обилие дел, все большую занятость. Зависело ли это от него самого и можно ли было бы повлиять на время своей жизни, то есть как‑то увеличить его, — этого он не знал. Время было для него вместилищем всяких дел, а не временем его собственной жизни. Он не умел оторваться от сиюминутности, отстраниться, представить, как это все будет выглядеть через год, другой, и сейчас впервые ощутил, как это тяжело». Приведенная выдержка из романа Д. Гранина «Картина» [1980, 129] с предельной обнаженностью показывает глубокую внутреннюю потребность личности во временной саморегуляции, а также некоторые возможные способы этой саморегуляции. «Отстраниться», «оторваться» от «сиюминутности», «представить, как это будет выглядеть через год, другой» — все это не что иное, как примеры временных децентраций в биографическом масштабе, о которых уже шла речь в предыдущей главе. Однако благодаря механизмам децентраций происходит не только изменение реализованности и потенциальности отдельных событий, а соответственно и оценок их удаленности, но и изменение удельного веса психологического прошлого, настоящего и будущего в целостной субъективной картине жизненного пути и, тем самым — изменение психологического возраста личности.

Потребность в изменении своего психологического возраста возникает всякий раз, когда по каким‑либо причинам человек недоволен своим наличным хронологическим возрастом. А такое бывает не так уж и редко. В детстве и юности он хочет казаться старше своих лет, а в ранней зрелости все с большей ностальгией начинает оглядываться на годы своей юности, старея же, мечтает о зрелых годах. Психологический возраст как мера субъективной реализованности психологического времени личности дает возможность в любом хронологическом возрасте выйти за пределы его «фатальной» определенности, изменить свое положение в возрастной градации. Возможности эти, однако, не безграничны. С одной стороны, в юности еще слишком мал отрезок хронологического прошлого для полной реализации значимых жизненных линий (причинно–целевых связей), а с другой — по мере старения все более исчерпываются резервы будущего, что ограничивает возможность насыщения его перспективными линиями. Об этом, в частности, свидетельствуют эмпирические данные, полученные в исследованиях возрастной динамики жизненной перспективы [Kastenbaum, 1966]. Указанные факторы накладывают объективные ограничения на возможность чрезмерного «отрыва» психологического возраста от хронологического.

Вместе с тем благодаря механизмам временной децентрации иногда удается «перехитрить» хронологический возраст, казалось бы, с неизбежностью прибавляющий одни год жизни за другим. Дело в том, что психологический возраст личности зависит не только от соотношения прошлого настоящего и будущего, не только от ожидаемой продолжительности жизни, но и от локализации личного временного центра на оси хронологического времени. И если при прочих равных условиях временной центр смещен в прошлое,, то тем самым уменьшается удельный вес психологического прошлого, а следовательно, и психологический возраст личности. Поэтому «жить в прошлом» — одно из средств компенсации процессов биологического и социального старения. Человек, уходящий в воспоминания прежних лет, актуализируя реализованные связи и события, одновременно молодеет в ощущении своего возраста. Характерное обоснование давал, к примеру, Эпикур необходимости занятия философией: «Для того чтобы, старея, быть молоду благами вследствие благодарного воспоминания о прошедшем» [Антология…, 1969, 354—355]. Механизм компенсации старения путем временных децентраций отчетливо проявляется в болезненном состоянии, когда человек пытается найти убежище в прошлом, все чаще возвращаясь к воспоминаниям детских лет [Харди, 1981, 80].

К иным эффектам приводят устойчивые децентраций в будущее. В этом случае удельный вес психологического прошлого увеличивается и, как это ни парадоксально, «живя в будущем», человек должен чувствовать себя старше, чем «живя в настоящем». Неадекватная «взрослость» подростка может быть объяснена именно тем, что, переполненный планами и надеждами, он весь устремлен в будущее, мысленно переживает их свершение и поэтому воспринимает долгий путь к намеченным целям уже почти реализованным.