Психология день за днем. События и уроки

На каждом балахоне была нашита табличка с персональным номером заключенного. Отныне он лишался имени и откликаться должен был только на свой номер. Дабы номер был каждым прочно усвоен, регулярно проводились переклички, причем нередко – среди ночи.

В отличие от реальной тюрьмы, заключенные не были обриты наголо. На самом деле такая процедура практикуется повсеместно – якобы из гигиенических соображений, но реально скорее ради обезличивания, лишения индивидуальности. Ведь прическа – ее форма, стиль, длина и т. п. – для каждого из нас служит одним из способов самовыражения. Лишенный волос, человек утрачивает изрядную долю индивидуального своеобразия. Недаром обычай коротко стричь или брить наголо рабов и заключенных существует испокон веку. Армейских новобранцев, кстати, тоже. Вообще обезличивающая процедура помещения в тюрьму или казарму с ее обязательным обнажением, обшариванием, обриванием, униформированием и т. п. поражает совершенно явной и пугающей аналогией. Причем этим аналогия, увы, не исчерпывается. Ночные побудки, переклички, скудный рацион, ограничение в передвижении, наказания бессмысленной физической нагрузкой и т. п. в ряде случаев делают положение рядового солдата и заключенного почти неотличимым. Психологическое состояние, надо думать, тоже…

Калифорнийским «заключенным» вместо бритья на голову надевались колпачки, вырезанные из капроновых чулок – женских, разумеется. Снимать их не разрешалось даже ночью. Тем самым вполне достигался эффект обезличивания, а унижение лишь усугублялось. В дополнение на ногу каждому был надет увесистый браслет из металлической цепи, снять который было невозможно. В реальных тюрьмах такое не практикуется, за исключением заковывания особо опасных преступников во время их перемещений. В данном случае цепь носила скорее символический характер. Постоянно причиняя неудобство, она не позволяло заключенному даже во сне забыть о своем положении.

Заключенные были размещены в по трое в камерах, несколько различавшихся своей просторностью и степенью удобства. То есть камеры были «хорошие» и «плохие». Первые, понятно, предназначались для «хороших» – послушных, покладистых, лояльных – заключенных, вторые, соответственно, – для «плохих». Для смутьянов был специально оборудован тесный карцер, пребывание в котором было попросту физически мучительно.

Немаловажная подробность: отправлять естественные нужды можно было прямо в камере в особые сосуды (вспомним приснопамятную тюремную «парашу»!), хотя это, разумеется, было неловко и, более того, создавало в замкнутом помещении страшную вонь. Существовал и отдельный туалет, куда заключенного по его просьбе мог отвести охранник. По собственной инициативе охранников поход в туалет вскоре был превращен в привилегию, с помощью которой они принялись манипулировать поведением заключенных.

Что касается охранников, то их поведение не было никак регламентировано. Им была дана самая общая инструкция – поддерживать порядок. За ходом эксперимента следили видеокамеры. По мнению охранников, они работали только днем (не станут же ученые-экспериментаторы дневать и ночевать в вонючей тюрьме!), на самом же деле – круглосуточно. Парадоксально: наибольшее рвение и наивысшую строгость стражи проявляли именно ночью, когда полагали, что за ними никто не наблюдает!

Одетые в униформу цвета хаки, охранники имели возможность носить еще и солнцезащитные очки. Это, правда, не вменялось им в обязанность, да и не имело никакого смысла в подвальном помещении без окон. Тем не менее все они охотно этой возможностью воспользовались и на протяжении всего эксперимента очков не снимали. Зимбардо полагает, что тем самым они постарались в какой-то мере обеспечить и собственную анонимность, скрыться за маской. Ведь поскольку глаза человека в темных очках не видны, непонятно, куда он смотрит, и трудно догадаться, о чем он думает. Наверное, недаром палачи во все времена скрывали свое лицо – не очень-то уютно оказаться лицом к лицу с жертвой. Надо быть законченным садистом, чтобы глумиться в открытую. Впрочем, как показывает опыт, тайный садист сидит едва ли не в каждом, только предпочитает действовать исподтишка, точнее – из-под маски.

Охранники были снабжены свистками и позаимствованными в полиции резиновыми дубинками. Надо признать, дубинки ни разу не применялись по прямому назначению. Хотя физические наказания практиковались постоянно. Самое распространенное – отжимание от пола. Для усугубления эффекта охранники ногой прижимали заключенного к полу (то есть в буквальном смысле попирали его ногами) либо приказывали другому заключенному сесть ему на спину. Знатоки подтверждают: это нехитрое, но тяжелое и унизительное наказание практикуется повсюду и во все времена – от нацистских концлагерей до современных «исправительных» (трудно удержаться от кавычек) учреждений. Тут снова на ум невольно приходит армейская формула: «Упал – отжался!»… Что ни говори, аналогия слишком прозрачна.