Психология и космос

Существование в человеческом мозгу особых нервных клеток, раздражение которых вызывает приятные и неприятные ощущения, было доказано многочисленными опытами над животными. В частности, крысам вживлялись в различные участки мозга электроды, при этом животные имели возможность самостоятельно включать ток с помощью специального рычага. Оказалось, что при одном расположении электродов крыса может нажимать на рычаг до 8 тысяч раз в течение часа, а при другом расположении она нажмет на рычаг один раз и больше к нему не прикоснется. Ученые предположили, что в первом случае электроды находятся в «центре удовольствия», а во втором — в «центре неудовольствия».

В последние годы была разработана техника введения электродов при трепанации черепа в глубоко расположенные участки мозга у человека. При раздражении различных участков мозга люди, которые во время операций находились в сознании, подробно рассказывали о возникающих у них при этом ощущениях. При раздражении одних участков мозга они испытывали удовлетворение, бодрость, радость и нередко просили продолжить эксперимент. Раздражение же других точек вызывало беспокойство, волнение, подавленное состояние, испуг, ужас.

Отрицательные и положительные эмоции играют в жизни человека одинаково важную роль, способствуя наилучшему приспособлению к постоянно изменяющимся условиям внешней среды.

Чтобы удовлетворить ту или иную потребность и испытать положительную эмоцию, животному или человеку необходимо овладеть нужным ему предметом — например, пищей — или так организовать свои действия, чтобы они способствовали достижению поставленной цели. Но отнюдь не всегда эти действия столь грубо утилитарны. Каждое новое, ранее не встречавшееся явление вызывает стремление понять его и проанализировать.

«Исследовательский рефлекс», как назвал его И. П. Павлов, необходим, чтобы правильно ориентироваться в постоянно изменяющейся обстановке. Мы вглядываемся в появившийся предмет, воспринимаем его запах, прислушиваемся к возникающим звукам. «До чего сильно и непосредственно наше стремление прикоснуться к интересующему нас предмету, — писал Павлов, — явствует хотя бы из тех барьеров, просьб и запрещений, к которым приходится прибегать, сохраняя выставленные на внимание даже культурной публике предметы».

«У собак, — замечал Павлов, — связи всегда деловые — съедобно или несъедобно, опасно или безопасно». У обезьян же «этот инстинкт выходит за пределы пищевой и оборонительной реакции и начинает существовать как бы самостоятельно, как „бескорыстное любопытство“». Наблюдая за самкой шимпанзе Розой, Павлов пришел к выводу, что она даже «предпочитает умственное упражнение брюшному. Сплошь да рядом, когда ей суют еду, она отталкивает ее. Так что можно сказать, что если она и интересуется решением этой задачи, то, казалось бы, на основании только любопытства».

У человека жажда знания всегда связана с определенными чувствами, страстями. «Без „человеческих эмоций“ никогда не было, нет и быть не может человеческого искания истины», — писал В. И. Ленин.

Трудно представить себе бесстрастными итальянца Джордано Бруно, во имя истины пошедшего на костер инквизиции. Или русского революционера инженера Н. И. Кибальчича, приговоренного к смерти царским правительством и продолжавшего за день до казни работать над созданием реактивного летательного аппарата. Или К. Э. Циолковского, который, не имея специального образования, лишенный средств для исследовательской работы, подвергаясь насмешкам окружающих, закладывал основы научного ракетостроения и межпланетных полетов.

Мы хорошо знали С. П. Королева — человека не только большой воли, но и страстного ученого, смелого мечтателя. Своей энергией и увлеченностью он заражал всех, кто окружал его.

Страстность и увлеченность требуются и от космонавтов, готовящихся к полету. Перед нашими глазами пример нашего друга — замечательного летчика Владимира Комарова.

Мечтая с юных лет о полетах, он стал пилотом. Затем, едва представилась возможность, подал рапорт о зачислении его в космонавты. Однако судьба была не слишком благосклонна к нему. Вскоре он попал в госпиталь, где подвергся операции, последствия которой поставили под большое сомнение его дальнейшую подготовку к космическому полету. Требовалась невероятная настойчивость не только для того, чтобы через шесть месяцев после операции приступить к тренировкам и догнать товарищей, — нужно было еще убедить врачей, что он способен вернуться в строй.

Руководитель отряда космонавтов писал о Комарове: «Он побывал у видных армейских специалистов-врачей. Его приняли старшие начальники. Везде он доказывал свое. Мы звонили. Чувствовалось, что и начальников и врачей-специалистов Владимир сломил своей страстной устремленностью к цели. За него хлопотали и товарищи. Они просили, доказывали, убеждали: Владимира надо оставить в группе… Было решено: наблюдать, как он покажет себя на тренировках».

Через пять месяцев Комаров стал полноценным летчиком-космонавтом, полностью нагнав группу.