Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

Б. Сучков считает, что многие из видений превратились в символические притчи, которые составили значительную часть творческого наследия Ф. Кафки. Главенствующей чертой и особенностью его поэтики стало пренебрежение к объективной причинности. И в то же время он пытался внести логику в нелогичное, упорядочить то, что не может быть упорядочено, ибо ирреально, отделено от подлинных жизненных связей. Его внутренний мир, чудовищный и безотрадный, а ровно и его болезненное состояние, очень во многом определили духовный тонус и особенности его произведений.

В разработке основной для его творчества темы, связанной с отражением последствий отчуждения человека, проявилось его тяготение к конструкциям, схемам, приводящим к взгляду на человека как на пассивное, страдающее существо, испытывающее на себе давление непостижимых, громадных сил зла. Этот принцип его художественного мышления раскрывается в дневниках:«Все возникает передо мной (не как образ, а — В. Л) как конструкция» и «Я нахожусь на охоте за конструкциями» (172-а, с. 10).

Отчуждение — вполне реальный, объективный процесс, органически связанный с самой природой собственнических отношений. Он имеет не только экономические аспекты, приводящие к отчуждению продуктов труда от производителя и превращение производителя из властелина вещей и продуктов труда в их раба, вносящие атомарность в отношения людей. Процесс отчуждения имеет также недвусмысленные духовные, идеологические последствия: проявляясь в сфере сознания и деформируя его, он мешает сознанию проникнуть и увидеть за иллюзорными представлениями о действительности ее подлинные, реальные очертания.

Видимо поэтому в притче «Деревья» Ф. Кафка приходит к выводу о том, что связь человека с миром является видимостью, заблуждением, полагая, что стоит лишь пристальнее вглядеться в мир, чтобы обнаружилась справедливость этого наблюдения и сама жизнь предстанет перед внутренним взором человека как нечто зыбкое, непостижимое, неопределенное.

Отказ от подробностей, частной жизни вел и приводил к однолинейности характеров, психологии и отношений персонажей, превращавшихся в то, что Кафка называл конструкцией. Глазам читателя мир открывается как юдоль страданий человеческих, как сочетание символов и знаков, за которыми стояло непостижимое нечто, именуемое жизнью. Одновременно в его произведениях мир возникал как схема, составленная из конструкций, весьма удаленных от реальной жизни. Следуя схемам и конструкциям, жизненные явления в его произведениях предстают без детализации; в своих повествованиях он не рассматривает мотивацию поступков героев, ибо, по его мнению, сама связь человека с реальностью, где действует закон причинности, сомнительна и проблематична. Несомненна лишь власть над его мотивами непознаваемых сил, которая реализуется в судьбе человека.

Противоречия реальной жизни Ф. Кафка воспринимал и изображал нереалистически, придавая им черты вневременности, вечности, лишая их исторической конкретности, а тем самым, и достоверности.

Во многих произведениях Ф. Кафки можно усмотреть поток сознания героев, страдающих шизофреноподобным мышлением. Особенно отчетливо это проявляется в композиции и образном строе романа «Процесс». В этом произведении фигурирует особый, аффективно и алогично построенный мир, в котором осуществляются как опасения, так и желания героя, в котором все происходящее относится к его существованию, но не может быть им полностью понято. Как и в других его произведениях, главенствующем в «Процессе» становится изображение ситуации, положения, в котором неожиданно для себя оказался однажды утром герой романа — банковский уполномоченный Йозев К. Ф. Кафка освобождает героя от реальных, неусловных связей с жизнью, отчего он предстает в романе не столько как типичный образ, сколько как абстрагированная от реальности человеческая сущность, человек вообще, оставшийся наедине с миром и жизнью. По существу Йозев К. — человек без свойств, являющий собой лишь олицетворение идей и настроений. Он лишается свободы и становится обвиняемым, обязанным держать ответ перед судом.

И при этом в романе даже нет намеков, которые могли бы пояснить читателю, почему и в чем обвинен главный герой. Отбросив его вину, автор противопоставляет своего героя неведомой анонимной силе, облеченной судейским званием и правом карать. Несмотря на подробное описание суда, его природа, происхождение и назначение остаются не проясненными. За картиной этой чудовищной судейской машины, затравившей и убившей Йозефа К., стоит непознанная действительность. Фантастичность в романе органично переплетается с трезво прозаическим изображением повседневности, отчего все повествование и рассказанная в нем история злоключений и гибели героя, приобретает призрачность, зыбкость, аллегоричность.

Роман интересен для нас тем, что в нем представлен шизофреноподобный мир человека, над которым иррациональными служителями правосудия осуществляется процесс.