Уже отмечалось, что психоанализ, наиболее «продвинутый» в описании внутренних проблем человека, не различает «уход» и «подавление» как разные типы внутренней реакции человека на свои проблемы. Недостаточная четкость терминологических границ не означает тем не менее действительного отсутствия различий между этими явлениями. Возможно, эти различия в немалой степени связаны с тем, что процессы ухода детерминируются бессознательными механизмами, а подавление или борьба чаще осознаются человеком. Например, чуткий к психологическим нюансам русский язык считает, что «бороться с (самим) собой» означает «подавлять в себе какие-либо чувства, желания, порывы и т. п.» (Фразеологический словарь русского языка, 1986, с. 42). Эта борьба часто может протекать в форме внутреннего убеждения самого себя, когда вместо реального диалога одна, «сильная», сторона побеждает другую, «слабую» (вспомним хотя бы такое выражение, как «заглушать голос совести»).
Западный культурный контекст «борьбы» продемонстрирован, в частности, Дж. Лакоффом и М. Джонсоном в анализе концептуальной метафоры «Спор – это война». Рассматривая эту метафору, авторы подчеркивают: «Важно отдавать себе отчет в том, что мы не просто говорим о спорах в терминах боевых действий. Мы действительно можем побеждать или проигрывать в споре. Мы воспринимаем лицо, с которым спорим, как противника. Мы атакуем его позиции и защищаем свои собственные. Мы захватываем территорию и теряем ее. Мы разрабатываем и используем стратегии. Если мы убеждены, что позицию нельзя защитить, мы можем ее оставить и выбрать новое направление наступления. Многое из того, что мы совершаем в споре, частично структурируется понятием войны» (Лакофф, Джонсон, 1987, с. 127–128).
Авторы приходят к выводу, что мы «живем» этой и подобной ей метафорами, ибо «она упорядочивает те действия, которые мы совершаем в споре» (Лакофф, Джонсон, 1990, с. 388–389). Истоки любой метафоры коренятся в нашем опыте. И метафора «спор – это война» отражает тот факт, что, несмотря на его институциализированные формы, «основная структура конфликта остается, по существу, неизменной» (Лакофф, Джонсон, 1987, с. 130).
Тем не менее «цивилизованность» все же заставляет нас избегать реальных физических столкновений, будь то взаимоотношения между отдельными людьми или государствами. «В результате мы развили социальный институт вербального спора. Мы все время спорим в попытке получить желаемое, и иногда споры „вырождаются“ в физическое насилие. Такие вербальные битвы осмысляются в значительной мере в тех же терминах, что и физические» (там же). И будь то семейная ссора или академическая полемика, ведущаяся с соблюдением всех принятых традиций, в любом случае, утверждают Лакофф и Джонсон, спор ведется в терминах войны, потому что таковое его понимание встроено в концептуальную систему культуры, в которой мы существуем. Впрочем, авторы осторожно оговаривают, что речь идет об определенном типе культуры и что такое понимание спора (а в рамках развиваемых авторами рассуждений и используемого ими контекста мы вправе отождествить его с понятием конфликта) может быть культурно ограничено.
Характерно, что в русском языке в старину война, битва имели наименование «брань» (вспомните известное «поле брани»). В. Даль приводит к этому понятию следующий синонимический ряд: «Брань – ссора, перекоры, свара, раздор, несогласие, разлад, вражда, враждование; ругня, ругательство; бранные, ругательные, поносные слова; драка, колотня, свалка, рукопашная, поооище; воина, сражение, бой, битва» (Даль, 1958, т. 1, с. 123). В разных понятиях общепринятой лексики люди улавливают общее, родовое значение современного понятия «конфликт», которое – как все значения – представляет собой обобщенную идеальную модель объекта, представленную в сознании субъектов и фиксирующую существенные свойства объекта (Петренко, 1988, с. 18). Все использованные синонимы чем-то «похожи», а выбор какого-либо из них определяется тонкими нюансами общего значения.
Интересно, что характер интерпретации понятия «конфликт» зависит от богатства и своеобразия «конфликтного опыта»: так, как уже упоминалось, в одном из отечественных исследований было показано, что участники групп с низким уровнем конфликтности соотносили конфликт прежде всего со столкновением позиций и точек зрения, а участники групп с высоким уровнем конфликтности связывали значение конфликта с синонимами более сильной эмоциональной нагрузки – «раздор», «стычка», «схватка» и т. д. (Тащева, 1986). «Расшифровка» понятий в речи облегчается благодаря контексту слова, т. е. высказыванию в целом, включенность слова в определенный контекст обеспечивает его понимание, в обыденной речи люди, как правило, не нуждаются в терминологическом уточнении.