ПСИХОЛОГИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА

Чу! стремительный натиск порывистых звуков!
Точно тот полногласный и слитный напев,
Что растёт и гудит меж развалин забытых, —
И, блуждая по берегу, полному откликов эхо,
В час вечерний с восторгом внимает ему
Тот кто, бродит один;
Этот гул и протяжней и глуше,
Чем вздыхающий западный ветер,
Он бессвязней, чем звуки,
Что не скованы мерой,
Звуки арфы, по чьим необычным струнам,
Чуть касаясь, проносятся гении ветра…

В колеснице своей пролетает Владычица Фей!

И небесные кони взметают копытами
Неуступчивый воздух…

Нет, поэт, озаренный виденьями,

Когда сквозь его заколдованный ум
Пролетают узоры туманов серебряных, —
Когда изумляет, пленяет его
Все, что может мелькнуть как прекрасное,
Как великое, странное, —
Когда мановеньем фантазии
Он внезапно в одно сочетанье сольет
Красоту с изумительным, —
Нет, доныне поэт никогда не видал,
В сновиденьях такой ослепительной формы,
Как эта лучистая тень,
Задержавшая бег ветроногих коней
И пролившая чары глубокого взгляда
На девственный сон[613].

Но всё же между подобными видениями и подлинными восприятиями действительности надо проводить грань. Если последняя стирается и человек начинает видеть, слышать, чувствовать то, чего нет вокруг него, мы усматриваем в этом болезненные симптомы. Это уже галлюцинации. Характерным для них является как вера в объективное существование химер, так и отсутствие сознания собственного «я». Несомненно, поэт может быть живо возбужден тем, что он себе представляет, принимать близко к сердцу события и людей, существующих в его воображении, забывать себя и доходить до болезненных переживаний. Но случаи эти вообще редки, не являются правилом. Тот же Флобер, который испытывает симптомы отравления, описывая смерть своей героини, решительно протестует против всяких параллелей между поэтическим вживанием и состоянием лунатиков, эпилептиков и других психически больных. Затемненное сознание последних не является тождественным состоянию поэта в творческом экстазе. «Не отождествляйте, — пишет Флобер Тэну, — внутреннее видение художника с видением поистине галлюцинирующим. Мне отлично знакомы оба состояния, между ними имеется пропасть. При настоящей галлюцинации наблюдается ужас, вы чувствуете, что ваше «я» убегает, вам кажется, что вы умираете. При поэтическом видении — наоборот, присутствует радость, это нечто, что входит в вас»[614]. Так называемые «настоящие галлюцинации» оказываются, с точки зрения психолога, чаще всего только внутренними раздражениями, ошибочно истолкованными, и все их отличие от «иллюзий» состоит в том, что за последними стоят внешние раздражения, опять-таки ошибочно истолкованные[615]. Достоевский, исходя из своего горького опыта, утверждает: «Галлюцинация есть преимущественно явление болезненное, и болезнь эта весьма редкая. Возможность внезапной галлюцинации, хотя и у крайне возбужденного, но всё же совершенно здорового человека, — может быть, случай ещё неслыханный»[616].