ПСИХОЛОГИЯ ЛИТЕРАТУРНОГО ТВОРЧЕСТВА

Навык, техника, строительный материал, интерес — вот те компоненты творческой деятельности, которые развенчивают теории о некоей непознаваемой созидательной мощи и сводят «бессознательное» к той же категории интеллектуальных операций, к которой относятся и сознательные состояния человеческого духа.

4. СПОНТАННОСТЬ В ОТКРЫТИИ

Среди признаков, говорящих о «бессознательности» всякого художественного открытия, особенно видное место отводится так называемой «спонтанности», то есть самопроизвольному и лишенному контроля разума творчеству.

Понятие «спонтанность» достаточно широко и неопределённо. Мы можем его разложить на два, три и более простых явлений.

Обыкновенно подчёркивается непредвиденное, внезапное появление поэтических идей, чтобы показать, насколько маловероятна здесь предвзятое решение. Поэты и эстетики часто не замечают прямого повода для творческого настроения и отрицают возможность открытия и работы, когда им это удобно. Муза подобна капризной девушке, которая приходит к избраннику в самое разное время и исчезает так же неожиданно, как и появляется. Художник застигнут врасплох, озарен, он не готовился, не думал ни о чём из того, что так молниеносно вспыхивает у него в душе, и часто, если он не успеет отметить тут же идею, стихотворную строку, мелодию, позже может забыть их и «не вспомнить», когда, успокоившись, попытается их зафиксировать. Бесчисленные показания недвусмысленно свидетельствуют об этой вере в непроизвольность творческих состояний, и ничто не заставляет нас сомневаться в том, что действительно готовые концепции неожиданно выступают в сознании, а не являются плодом длительных размышлений. В этом странном, на первый взгляд, явлении натуры, склонные к мистицизму, или аристократы духа хотят найти опору своим убеждениям в божественной природе художника-творца:

Все смертное прежде родится, растёт, созревает,
Из образа в образ ведомое зиждущим Кроном;
Но счастия мы и красы никогда в созреваньи не видим:
От века они совершенны во всём совершенстве созданья.
Не зрим ни единой земныя Венеры, как прежде небесной,
В её сокровенном исходе из тайных обителей моря.
Как древле Минерва, в бессмертный эгид и шелом ополчена,
Так каждая светлая мысль из главы громовержца родится[811]

.

Если Шиллер в этих стихах ограничивает всякое непредвиденное и в то же время завершенное открытие сферой искусства, то Гёте склонен распространить «спонтанность» на всю область оригинальной мысли, следовательно и на положительные науки. «Все, что мы называем изобретением или открытием в высшем смысле, есть из ряда вон выходящее проявление, осуществление оригинального чувства истины, которое, давно развившись в тиши, неожиданно, с быстротой молнии ведёт к плодотворному познанию. Это на внешних вещах изнутри развивающееся откровение, которое даёт человеку предчувствие его богоподобности. Это синтез мира и духа, дающий самую блаженную уверенность в вечной гармонии бытия»[812]. Каким образом Гёте неожиданно приходит ко многим своим стихотворениям и как он целиком сохраняет их в памяти, прежде чем осознать их смысл, мы уже говорили, приводя некоторые его высказывания по этому поводу [813].

О кишиневском периоде жизни Пушкина Кириенко-Волошинов рассказывает: после разгула на поэта находили буйные припадки раскаяния, самобичевания и краткой, но искренней скорби. Ведя откровенную беседу с Кириенко, Пушкин всегда держал в руке перо или карандаш, которым чертил на бумаге разные карикатуры, детские и женские головы, похожие друг на друга. Часто случалось, что в середине разговора он внезапно умолкал, прерывая горячую речь на полуслове и поворачивая как-то чудно голову к плечу, будто внимательно прислушиваясь к чему-то внутри себя. После долгого пребывания в состоянии неподвижности с таким же выражением напряженного внимания Пушкин занимал прежнюю позу за столом и принимался быстро и непрерывно писать, не слыша и не видя ничего вокруг себя. В таких случаях его собеседник уходил спать, а Пушкин продолжал писать[814]. О вдохновенной работе над «Полтавой» имеются свидетельства другого непосредственного наблюдателя. Он сообщает, что Пушкин писал непрерывно весь день, обедал наспех вне дома, мысли «преследовали» его, возвратясь домой, он снова писал, создавая около ста стихов в сутки. «Стихи ему грезились даже во сне, так что он ночью вскакивал с постели и записывал их впотьмах… Иногда мысли, не укладывавшиеся в стихи, записывались им прозой. Но затем следовала отделка, при которой из набросков не оставалось и четвёртой части» [815].