Психология лжи

Предположим, отец заметил, что Ронни покрывается испариной и судорожно сглатывает слюну. Эти признаки ничего ему не дали бы, поскольку они одинаково свидетельствуют как о положительных, так и об отрицательных эмоциях. В случае лжи они свидетельствовали бы о чувствах вины или страха, а в случае правды – о гневе или горе. Если бы мальчик демонстрировал много манипуляций, в них тоже оказалось бы мало проку, поскольку количество манипуляций возрастает при любой эмоции. Но даже признаки исключительно отрицательных эмоций, например понижение голоса, тоже надо было поставить под сомнение. Тон мог понизиться из-за чувства вины, и это являлось бы признаком обмана; но это же самое могло случиться и из-за печали или страдания – а Ронни мог очень страдать вне зависимости от того, лгал он или говорил правду. Признаком обмана можно считать только то поведение, которое выказывает страх или вину, а не гнев, печаль или страдание. Поведение же, выдающее гнев или страдание, а не страх или вину, должно истолковываться как признак честности. Изучение табл. 1 и 2 показывает, что вне зависимости от того, лгал Ронни или нет, он мог выказывать следующие признаки обмана: речевые и эмблематические оговорки, микровыражения и движения верных лицевых мышц. Только это дает информацию, на основе которой можно с достаточной точностью отличить страх или вину от гнева или страдания. И если бы Ронни заставили пройти испытание на детекторе, вряд ли из этого что-нибудь получилось. Детектор только отмечает степень возбуждения и не раскрывает характера эмоций. Ронни, как виновный, так и невиновный, все равно был бы эмоционально возбужден. Изучив работу детектора, я установил, что его точность едва ли превышает результат случайного угадывания, хотя ошибки неверия правде присутствовали лишь в небольшом количестве исследований. Но все это мы обсудим в следующей главе.

Оценить, какие эмоции будет испытывать говорящий правду и как они будут отличаться от эмоций лгущего, весьма непросто, что я и попытался показать на примере «Мальчика Уинслоу». Это требует наличия хорошей информации о подозреваемом, которой, как правило, на практике не хватает. Но даже при наличии исчерпывающей информации уличить лжеца удается далеко не всегда. Может оказаться, что и обманывая, и говоря правду подозреваемый испытывает одну и ту же эмоцию, как это было в примере с Дездемоной. Но даже когда предполагаются разные эмоции, оценке может помешать двусмысленность поведенческих признаков. К тому же никто никогда не будет выражать эмоции настолько отчетливо, что по ним сразу же можно будет отличить лгущего человека от правдивого. Во всех приведенных мной примерах явно не хватало знания, необходимого для оценки эмоций подозреваемого; одна и та же эмоция испытывалась и в случае обмана, и при отсутствии такового; или же эмоции были разными, зато поведенческие признаки двусмысленными, и верификатор не мог их использовать[114].

И только полное понимание всех этих трудностей может помочь верификатору избегать ошибок неверия правде и видеть свою уязвимость для ошибок веры лжи. Разумеется, иногда даже простой анализ того, какие эмоции будет испытывать лжец, а какие человек, говорящий правду, может помочь вычислить лжеца. В примере с «Мальчиком Уинслоу» такой анализ выделил признаки, однозначно являющиеся признаками честности (или обмана), чем упростил задачу и помог идти в нужном направлении.

Все эти возможные ошибки и меры предосторожности касались пока лишь тех ситуаций, когда обвинение уже предъявлено подозреваемому. В жизни же бывает и так, что говорящие правду люди и не подозревают о том, насколько тщательно изучается каждое их слово, каждый жест и каждое выражение лица. А бывает и наоборот: правдивым людям кажется, что их подозревают, тогда как на самом деле ничего подобного нет. Лжецы тоже не всегда знают, подозревает жертва об их обмане или нет. Порой самое утонченное извинение, призванное предотвратить всякую возможность подозрения, может вызвать совершенно обратный эффект. Жертвы, заподозрившие обман, сами могут начать лгать, скрывая это подозрение и усыпляя собеседника ложными реакциями. Или бдительность обманщика усыпляют по другим причинам. Например, в контрразведке, когда шпион уже раскрыт, разоблачение всячески скрывается для того, чтобы иметь возможность дезинформировать противника. А кто-то скрывает разоблачение лишь для того, чтобы насладиться переменой ролей и посмотреть, как обманщик продолжает плести свою паутину и не подозревает о том, что уже сам стал жертвой.