Психология масс и фашизм

Слияние научного и социального процессов приводит к возникновению принципиально нового общественного строя только в том случае, если процесс научного познания развивается на основе старого мировоззрения столь же органично, как социальный процесс развивается на основе жизненных невзгод. Я говорю об органическом развитии потому, что невозможно «изобрести», «придумать» или «планировать» новый строй. Он должен развиваться органически, в тесной связи с практическими и теоретическими данными о жизни человека. Поэтому все попытки «привлечь массы на свою сторону политическими средствами», навязать им «революционные идеи» не достигают цели и приводят лишь к «бессмысленному сотрясанию воздусей».

Повсюду спонтанно распространилось понимание сущности фашизма, не поддающееся объяснению с чисто экономической точки зрения, и авторитарно-националистической структуры Советского Союза (1940 г.). Ни одна из политических партий не имела к этому никакого отношения. Знание о том, что фашизм имел так же мало общего с классовым подавлением «буржуазии», как «советская демократия» Сталина с социальной демократией Ленина, имело всеобщий и скрытый характер. Стала очевидной неприменимость старых концепций к новым процессам. Непросто было обмануть с помощью политических лозунгов тех, кто непосредственно был связан с существенной жизнью личности или, подобно врачам и педагогам, приобрёл точное знание жизни мужчин и женщин различных сословий и национальностей. В наиболее благоприятном положении оказались те, кто неизменно оставались аполитичными и жили только ради своей работы. «Аполитичные» группы европейцев, полностью погружённые в свою работу, были способны понимать существенные социальные открытия. В отличие от них лица, экономически и идеологически идентифицировавшие себя с какой-либо партией, характеризовались косностью и неспособностью понимать новые явления. Защита от попыток разъяснить принципиально новый характер «пролетарского», авторитарно-диктаторского режима проявлялась у таких лиц, как правило, в форме иррациональной ненависти. Если к тому же учесть чисто экономическую ориентацию всех партийных организаций и ориентацию диктаторской политики на иррациональные структуры в психологии масс, тогда нетрудно понять ту максимальную осмотрительность, которую вынужден проявлять учёный, работающий в области массовой психологии. Ему оставалось лишь добросовестно отмечать, подтверждает или опровергает общественное развитие его биопсихологические открытия. Общественное развитие подтверждало их!

Многие врачи, педагоги, писатели, общественные деятели, молодёжь, промышленные рабочие и другие приходили к убеждению, что политический иррационализм неизбежно загонит себя насмерть и потребности в естественной работе, любви и знании войдут в состав массового сознания и массового действия. И тогда не нужно будет вести пропагандистскую кампанию для распространения этой теории. В то время, однако, было невозможно определить размеры и продолжительность катастрофы, к которой приведёт политический иррационализм, прежде чем естественное мироощущение трудящихся масс не остановит его развитие.

После немецкой катастрофы в 1933 году Советский Союз стал быстро возвращаться к авторитарно-националистическим формам правления. Многие учёные, журналисты и руководители рабочих организаций понимали, что это было возвращение к «национализму». Оставалось выяснить, формировался ли этот национализм по фашистскому образцу.

Термин «фашизм» не более оскорбителен, чем термин «капитализм». Это понятие означает определённый тип массового руководства и массового влияния: авторитарную, однопартийную, а следовательно, и тоталитарную систему, в которой интересы власти преобладают над объективными интересами, а факты искажаются в угоду политическим интересам. Поэтому можно утверждать, что существуют «фашисты-евреи» и «фашисты-демократы».